Неточные совпадения
— Я посетителя такого, как вы, без секретаря доложить не могу, а
к тому же и сами, особливо давеча, заказали
их не тревожить ни для кого, пока там полковник, а Гаврила Ардалионыч без доклада
идет.
Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть,
ему приходилось
идти к столбам в третью очередь.
Я слыхал даже, что ее хотели присудить
к наказанию, но,
слава богу, прошло так; зато уж дети ей проходу не стали давать, дразнили пуще прежнего, грязью кидались; гонят ее, она бежит от
них с своею слабою грудью, задохнется,
они за ней, кричат, бранятся.
Князь
шел, задумавшись;
его неприятно поразило поручение, неприятно поразила и мысль о записке Гани
к Аглае. Но не доходя двух комнат до гостиной,
он вдруг остановился, как будто вспомнил о чем, осмотрелся кругом, подошел
к окну, ближе
к свету, и стал глядеть на портрет Настасьи Филипповны.
— Тебя еще сечь можно, Коля, до того ты еще глуп. За всем, что потребуется, можете обращаться
к Матрене; обедают в половине пятого. Можете обедать вместе с нами, можете и у себя в комнате, как вам угодно.
Пойдем, Коля, не мешай
им.
— Князь, мамаша вас
к себе просит, — крикнул заглянувший в дверь Коля. Князь привстал было
идти, но генерал положил правую ладонь на
его плечо и дружески пригнул опять
к дивану.
— Ты с ума сошел! — прошептал вдруг Птицын, быстро подходя
к нему и хватая
его за руку, — ты пьян, за будочниками
пошлют. Где ты находишься?
— Знаете, Афанасий Иванович, это, как говорят, у японцев в этом роде бывает, — говорил Иван Петрович Птицын, — обиженный там будто бы
идет к обидчику и говорит
ему: «Ты меня обидел, за это я пришел распороть в твоих глазах свой живот», и с этими словами действительно распарывает в глазах обидчика свой живот и чувствует, должно быть, чрезвычайное удовлетворение, точно и в самом деле отмстил. Странные бывают на свете характеры, Афанасий Иванович!
Но что хуже всего, так это то, что я знал про
него, что
он мерзавец, негодяй и воришка, и все-таки сел с
ним играть, и что, доигрывая последний рубль (мы в палки играли), я про себя думал: проиграю,
к дяде Лукьяну
пойду, поклонюсь, не откажет.
Был уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных в городе
он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд.
Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет
его и тотчас же отвезет в Павловск, а
ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать
к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился
идти разыскивать дом, в который
ему так хотелось зайти.
Этот демон шепнул
ему в Летнем саду, когда
он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за
ним с самого утра и ловить
его на каждом шагу, то, узнав, что
он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно
пойдет туда,
к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там
его, князя, давшего
ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем
он в Петербург приехал».
Была минута, в конце этого длинного и мучительного пути с Петербургской стороны, когда вдруг неотразимое желание захватило князя —
пойти сейчас
к Рогожину, дождаться
его, обнять
его со стыдом, со слезами, сказать
ему всё и кончить всё разом.
Но те же самые предосторожности, как относительно князя, Лебедев стал соблюдать и относительно своего семейства с самого переезда на дачу: под предлогом, чтобы не беспокоить князя,
он не пускал
к нему никого, топал ногами, бросался и гонялся за своими дочерьми, не исключая и Веры с ребенком, при первом подозрении, что
они идут на террасу, где находился князь, несмотря на все просьбы князя не отгонять никого.
— Идут-с, идут-с. И даже генерал вслед за
ними. Все двери отворю и дочерей созову всех, всех, сейчас, сейчас, — испуганно шептал Лебедев, махая руками и кидаясь от одной двери
к другой.
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал князь, — сам я до сего дня был болен, а дело ваше (обратился
он к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда же вас и уведомил. Впрочем, я не удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой час… я предлагаю
пойти со мной в другую комнату, если ненадолго… Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
Эти сто пятьдесят рублей
пошли в расход Чебарову на
его поездку
к князю.
Так
пойдешь, князь Лев Николаевич,
к ним завтра,
пойдешь? — спросила она опять князя, почти задыхаясь.
— Знать же я тебя не хочу после этого! — Она было быстро повернулась уходить, но вдруг опять воротилась. — И
к этому атеисту
пойдешь? — указала она на Ипполита. — Да чего ты на меня усмехаешься, — как-то неестественно вскрикнула она и бросилась вдруг
к Ипполиту, не вынеся
его едкой усмешки.
Вы, князь, я знаю,
послали потихоньку денег, с Ганечкой, матери Бурдовского, и вот об заклад же побьюсь (хи-хи-хи, истерически хохотал
он), об заклад побьюсь, что Бурдовский же и обвинит вас теперь в неделикатности форм и в неуважении
к его матери, ей-богу так, ха-ха-ха!
— Вчерашний эксцентрический случай, — промолвился Ганя, — конечно, преднамеренный и, конечно, не должен
идти в счет. Чтобы придраться
к ней в чем-нибудь, надо подыскаться нарочно или оклеветать, что, впрочем, не замедлит, — заключил Ганя, ожидавший, что князь непременно тут спросит: «Почему
он называет вчерашний случай случаем преднамеренным? И почему не замедлит?» Но князь не спросил этого.
Было семь часов пополудни; князь собирался
идти в парк. Вдруг Лизавета Прокофьевна одна вошла
к нему на террасу.
— От Келлера слышал (я
к тебе заходил), «в парк-де
пошел»: ну, думаю, так
оно и есть.
Я сказал этим бедным людям, чтоб
они постарались не иметь никаких на меня надежд, что я сам бедный гимназист (я нарочно преувеличил унижение; я давно кончил курс и не гимназист), и что имени моего нечего
им знать, но что я
пойду сейчас же на Васильевский остров
к моему товарищу Бахмутову, и так как я знаю наверно, что
его дядя, действительный статский советник, холостяк и не имеющий детей, решительно благоговеет пред своим племянником и любит
его до страсти, видя в
нем последнюю отрасль своей фамилии, то, «может быть, мой товарищ и сможет сделать что-нибудь для вас и для меня, конечно, у своего дяди…»
— Как Наполеон обратился
к Англии! — вскричал
он, захохотав. — Сделаю, сделаю! Сейчас даже
пойду, если можно! — прибавил
он поспешно, видя, что я серьезно и строго встаю со стула.
Слеза дрожала на ее бледной щеке; она поманила
его рукой и приложила палец
к губам, как бы предупреждая
его идти за ней тише.
— Ну, довольно, надо торопиться, — заключила она, выслушав всё, — всего нам только час здесь быть, до восьми часов, потому что в восемь часов мне надо непременно быть дома, чтобы не узнали, что я здесь сидела, а я за делом пришла; мне много нужно вам сообщить. Только вы меня совсем теперь сбили. Об Ипполите я думаю, что пистолет у
него так и должен был не выстрелить, это
к нему больше
идет. Но вы уверены, что
он непременно хотел застрелиться и что тут не было обману?
Она спрашивала быстро, говорила скоро, но как будто иногда сбивалась и часто не договаривала; поминутно торопилась о чем-то предупреждать; вообще она была в необыкновенной тревоге и хоть смотрела очень храбро и с каким-то вызовом, но, может быть, немного и трусила. На ней было самое буднишнее, простое платье, которое очень
к ней
шло. Она часто вздрагивала, краснела и сидела на краю скамейки. Подтверждение князя, что Ипполит застрелился для того, чтоб она прочла
его исповедь, очень ее удивило.
— Знаю, мне Коля говорил, что
он заходил
к нему и сказал, что
идет доночевывать
к… забыл
к кому,
к своему приятелю.
Итак,
идет к Вилкину; казалось бы, что мудреного, что пьяный человек
идет к такому же, как и
он сам, пьяному человеку, хотя бы даже и чем свет и безо всякого повода-с?
Зачем
он заходит нарочно
к Николаю Ардалионовичу, делая крюк-с, и передает
ему, что «
иду, дескать, доночевывать
к Вилкину».
Идем мы с
ним давеча по горячим следам
к Вилкину-с… а надо вам заметить, что генерал был еще более моего поражен, когда я, после пропажи, первым делом
его разбудил, даже так, что в лице изменился, покраснел, побледнел, и, наконец, вдруг в такое ожесточенное и благородное негодование вошел, что я даже и не ожидал такой степени-с.
Вот что, князь, и я теперь сообщу: давеча генерал, когда мы с
ним шли к этому Вилкину, после того, как уже
он мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне намекать то же самое про господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно, что я поневоле сделал
ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился вполне, что всё это известие единственно одно вдохновение
его превосходительства…
Он хотел было
пойти к ней тотчас же, но не мог; наконец, почти в отчаянии, развернул письма и стал читать.
Он пошел по дороге, огибающей парк,
к своей даче. Сердце
его стучало, мысли путались, и всё кругом
него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда
он оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало
ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред
ним, точно ждала
его тут.
Он вздрогнул и остановился; она схватила
его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
— В экипаж посадил, — сказал
он, — там на углу с десяти часов коляска ждала. Она так и знала, что ты у той весь вечер пробудешь. Давешнее, что ты мне написал, в точности передал. Писать она
к той больше не станет; обещалась; и отсюда, по желанию твоему, завтра уедет. Захотела тебя видеть напоследях, хоть ты и отказался; тут на этом месте тебя и поджидали, как обратно
пойдешь, вот там, на той скамье.
Выходило, стало быть, что Аглая прощает и князю опять можно
идти к ней сегодня же вечером, а для
него это было не только главное, а даже и всё.
Он проснулся в девятом часу, с головною болью, с беспорядком в мыслях, с странными впечатлениями.
Ему ужасно почему-то захотелось видеть Рогожина; видеть и много говорить с
ним, — о чем именно,
он и сам не знал; потом
он уже совсем решился было
пойти зачем-то
к Ипполиту. Что-то смутное было в
его сердце, до того, что приключения, случившиеся с
ним в это утро, произвели на
него хотя и чрезвычайно сильное, но все-таки какое-то неполное впечатление. Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.
Если
он сам уверял, что «
к Рогожину всё равно что
к Настасье Филипповне», то, значит, вернее, что не чрез
него шли они, если только были письма.
Но,
слава богу, это происходило в Москве, я тотчас
к графу, и мы
их… вразумили…
— Жалею; но, в сущности, всё это, собственно говоря, пустяки и пустяками бы кончилось, как и всегда; я уверен. Прошлым летом, — обратился
он опять
к старичку, — графиня
К. тоже, говорят,
пошла в какой-то католический монастырь за границей; наши как-то не выдерживают, если раз поддадутся этим… пронырам… особенно за границей.
— Я не от вас ухожу, — продолжал
он с беспрерывною одышкой и перхотой, — я, напротив, нашел нужным
к вам прийти, и за делом… без чего не стал бы беспокоить. Я туда ухожу, и в этот раз, кажется, серьезно. Капут! Я не для сострадания, поверьте… я уж и лег сегодня, с десяти часов, чтоб уж совсем не вставать до самого того времени, да вот раздумал и встал еще раз, чтобы
к вам
идти… стало быть, надо.
Рассказывали, что Лизавета Прокофьевна, дочери и даже князь Щ. обошлись тогда с князем чрезвычайно жестко, неприязненно, и что тогда же и отказали
ему в горячих выражениях, и в знакомстве, и в дружбе, особенно когда Варвара Ардалионовна вдруг явилась
к Лизавете Прокофьевне и объявила, что Аглая Ивановна уже с час как у ней в доме в положении ужасном, и домой, кажется,
идти не хочет.
Только раз, дней за пять до свадьбы,
к нему вдруг прислали от Дарьи Алексеевны, чтоб
он шел немедля, потому что с Настасьей Филипповной очень дурно.
Он решил отдохнуть немного и потом
идти опять
к Рогожину, как советовали, сел на диван, облокотился обоими локтями на стол и задумался.
Он спустился под ворота, вышел на тротуар, подивился густой толпе народа, высыпавшего с закатом солнца на улицу (как и всегда в Петербурге в каникулярное время), и
пошел по направлению
к Гороховой.
Князь удивился ответу, но
он удивился спустя уже по крайней мере две минуты, когда сообразил. Сообразив ответ,
он испугался и стал приглядываться
к Рогожину. Тот уже
шел почти на полшага впереди, смотря прямо пред собой и не взглядывая ни на кого из встречных, с машинальною осторожностию давая всем дорогу.
Сказав это,
он перешел через улицу, ступил на противоположный тротуар, поглядел,
идет ли князь, и, видя, что
он стоит и смотрит на
него во все глаза, махнул
ему рукой
к стороне Гороховой, и
пошел, поминутно поворачиваясь взглянуть на князя и приглашая
его за собой.
Когда наконец
они повернули с двух разных тротуаров в Гороховую и стали подходить
к дому Рогожина, у князя стали опять подсекаться ноги, так что почти трудно было уж и
идти. Было уже около десяти часов вечера. Окна на половине старушки стояли, как и давеча, отпертые, у Рогожина запертые, и в сумерках как бы еще заметнее становились на
них белые спущенные сторы. Князь подошел
к дому с противоположного тротуара; Рогожин же с своего тротуара ступил на крыльцо и махал
ему рукой. Князь перешел
к нему на крыльцо.