Неточные совпадения
Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства,
князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял
князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только
глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.
— Да вот сидел бы там, так вам бы всего и не объяснил, — весело засмеялся
князь, — а, стало быть, вы все еще беспокоились бы,
глядя на мой плащ и узелок. А теперь вам, может, и секретаря ждать нечего, а пойти бы и доложить самим.
Князь шел, задумавшись; его неприятно поразило поручение, неприятно поразила и мысль о записке Гани к Аглае. Но не доходя двух комнат до гостиной, он вдруг остановился, как будто вспомнил о чем, осмотрелся кругом, подошел к окну, ближе к свету, и стал
глядеть на портрет Настасьи Филипповны.
Нина Александровна укорительно
глянула на генерала и пытливо
на князя, но не сказала ни слова.
Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать
князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Шуба действительно лежала
на полу; Настасья Филипповна, не дождавшись, пока
князь с нее снимет, сбросила ее сама к нему
на руки, не
глядя, сзади, но
князь не успел принять.
Князь воротился и
глядел на нее как истукан; когда она засмеялась — усмехнулся и он, но языком все еще не мог пошевелить. В первое мгновение, когда он отворил ей дверь, он был бледен, теперь вдруг краска залила его лицо.
И, бросив
князя, не
глядя на него, поспешно вошел к себе и захлопнул за собою дверь.
— Никакой нет глупости, кроме глубочайшего уважения, — совершенно неожиданно важным и серьезным голосом вдруг произнесла Аглая, успевшая совершенно поправиться и подавить свое прежнее смущение. Мало того, по некоторым признакам можно было подумать,
глядя на нее, что она сама теперь радуется, что шутка заходит всё дальше и дальше, и весь этот переворот произошел в ней именно в то мгновение, когда слишком явно заметно стало возраставшее всё более и более и достигшее чрезвычайной степени смущение
князя.
Лизавета Прокофьевна продолжала
глядеть на него еще секунды две; наконец быстро и круто направилась к своей даче, а за нею все. Ровно чрез минуту
на террасу к
князю явился обратно Евгений Павлович в чрезвычайном волнении.
Князь с чрезвычайным любопытством
глядел на Келлера. Вопрос о двойных мыслях видимо и давно уже занимал его.
Князь до того краснел, что не мог прямо
глядеть на Лизавету Прокофьевну.
Глядя на них, вдруг стал улыбаться и
князь, и с радостным и счастливым выражением стал повторять...
Но смеялся уже и
князь Щ., смеялся и Евгений Павлович, хохотал Коля без умолку, хохотал,
глядя на всех, и
князь.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил
князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он
на нее
глядит, а о чем бы она ни заговорила, ему в эту минуту было бы почти всё равно.
— Да, для нее, — тихо ответил
князь, грустно и задумчиво склонив голову и не подозревая, каким сверкающим взглядом
глянула на него Аглая, — для нее, чтобы только узнать… Я не верю в ее счастье с Рогожиным, хотя… одним словом, я не знаю, что бы я мог тут для нее сделать и чем помочь, но я приехал.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если
глядеть на вещи прямо, то
князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и
князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Князь замолчал. Он сидел, выпрямившись
на стуле, и неподвижно, огненным взглядом
глядел на Ивана Петровича.
Побежал и
князь, но
на пороге обхватили его руками. Убитое, искаженное лицо Настасьи Филипповны
глядело на него в упор и посиневшие губы шевелились, спрашивая...
На этот раз не только не отворили у Рогожина, но не отворилась даже и дверь в квартиру старушки.
Князь сошел к дворнику и насилу отыскал его
на дворе; дворник был чем-то занят и едва отвечал, едва даже
глядел, но все-таки объявил положительно, что Парфен Семенович «вышел с самого раннего утра, уехал в Павловск и домой сегодня не будет».
Неточные совпадения
— Какой опыт? столы вертеть? Ну, извините меня, дамы и господа, но, по моему, в колечко веселее играть, — сказал старый
князь,
глядя на Вронского и догадываясь, что он затеял это. — В колечке еще есть смысл.
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович,
глядя на могучего с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и
на красную шею затянутого в мундире
князя, мимо которых ему надо было пройти. — Справедливо сказано, что всё в мире есть зло», подумал он, косясь еще раз
на икры камергера.
«Ужели, — думает Евгений, — // Ужель она? Но точно… Нет… // Как! из глуши степных селений…» // И неотвязчивый лорнет // Он обращает поминутно //
На ту, чей вид напомнил смутно // Ему забытые черты. // «Скажи мне,
князь, не знаешь ты, // Кто там в малиновом берете // С послом испанским говорит?» //
Князь на Онегина
глядит. // «Ага! давно ж ты не был в свете. // Постой, тебя представлю я». — // «Да кто ж она?» — «Жена моя».
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век
на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими
князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда
на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал
глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь
на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Так болтая и чуть не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил чемодан и отправился с ним
на квартиру. Мне, главное, ужасно нравилось то, что Версилов так несомненно
на меня давеча сердился, говорить и
глядеть не хотел. Перевезя чемодан, я тотчас же полетел к моему старику
князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и про Версилова он наверно уже слышал.