Неточные совпадения
Заметить
надо, что он даже и попытки
не захотел тогда сделать списаться с отцом, — может быть, из гордости, из презрения к нему, а может быть, вследствие холодного здравого рассуждения, подсказавшего ему, что от папеньки никакой чуть-чуть серьезной поддержки
не получит.
Старец этот, как я уже объяснил выше, был старец Зосима; но
надо бы здесь сказать несколько слов и о том, что такое вообще «старцы» в наших монастырях, и вот жаль, что чувствую себя на этой дороге
не довольно компетентным и твердым.
Надо заметить, что Алеша, живя тогда в монастыре, был еще ничем
не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свой подрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре
не отличаться.
— Сами давно знаете, что
надо делать, ума в вас довольно:
не предавайтесь пьянству и словесному невоздержанию,
не предавайтесь сладострастию, а особенно обожанию денег, да закройте ваши питейные дома, если
не можете всех, то хоть два или три. А главное, самое главное —
не лгите.
— О, это все по поводу Дмитрия Федоровича и… всех этих последних происшествий, — бегло пояснила мамаша. — Катерина Ивановна остановилась теперь на одном решении… но для этого ей непременно
надо вас видеть… зачем? Конечно
не знаю, но она просила как можно скорей. И вы это сделаете, наверно сделаете, тут даже христианское чувство велит.
По русскому же пониманию и упованию
надо, чтобы
не церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более.
— К несчастию, я действительно чувствую себя почти в необходимости явиться на этот проклятый обед, — все с тою же горькою раздражительностью продолжал Миусов, даже и
не обращая внимания, что монашек слушает. — Хоть там-то извиниться
надо за то, что мы здесь натворили, и разъяснить, что это
не мы… Как вы думаете?
— Да,
надо разъяснить, что это
не мы. К тому же батюшки
не будет, — заметил Иван Федорович.
— Чего же ты снова? — тихо улыбнулся старец. — Пусть мирские слезами провожают своих покойников, а мы здесь отходящему отцу радуемся. Радуемся и молим о нем. Оставь же меня. Молиться
надо. Ступай и поспеши. Около братьев будь. Да
не около одного, а около обоих.
Надо заметить, что он действительно хотел было уехать и действительно почувствовал невозможность, после своего позорного поведения в келье старца, идти как ни в чем
не бывало к игумену на обед.
— Ну
не говорил ли я, — восторженно крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти? Ведь
надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али на облучок его с кучером примостить?.. Прыгай на облучок, фон Зон!..
Притом его ждал отец, может быть
не успел еще забыть своего приказания, мог раскапризиться, а потому
надо было поспешить, чтобы поспеть туда и сюда.
Не скрыла, ну а мне, разумеется, того было и
надо.
— А когда они прибудут, твои три тысячи? Ты еще и несовершеннолетний вдобавок, а
надо непременно, непременно, чтобы ты сегодня уже ей откланялся, с деньгами или без денег, потому что я дальше тянуть
не могу, дело на такой точке стало. Завтра уже поздно, поздно. Я тебя к отцу пошлю.
Надо прибавить, что
не только в честности его он был уверен, но почему-то даже и любил его, хотя малый и на него глядел так же косо, как и на других, и все молчал.
А ты-то там пред мучителями отрекся, когда больше
не о чем и думать-то было тебе как о вере и когда именно
надо было веру свою показать!
— Так ему и
надо! — задыхаясь, воскликнул Дмитрий. — А
не убил, так еще приду убить.
Не устережете!
— Черт возьми, если б я
не оторвал его, пожалуй, он бы так и убил. Много ли
надо Езопу? — прошептал Иван Федорович Алеше.
— Прощай, ангел, давеча ты за меня заступился, век
не забуду. Я тебе одно словечко завтра скажу… только еще подумать
надо…
— Нельзя наверно угадать. Ничем, может быть: расплывется дело. Эта женщина — зверь. Во всяком случае, старика
надо в доме держать, а Дмитрия в дом
не пускать.
— Мельком, может быть, нечаянно, ошибся в слове,
не то слово поставил, какое
надо?
— Он сам первый начал! — закричал мальчик в красной рубашке раздраженным детским голоском, — он подлец, он давеча в классе Красоткина перочинным ножиком пырнул, кровь потекла. Красоткин только фискалить
не хотел, а этого
надо избить…
—
Не мудрено, Lise,
не мудрено… от твоих же капризов и со мной истерика будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю ночь была так больна, в жару, стонала! Я насилу дождалась утра и Герценштубе. Он говорит, что ничего
не может понять и что
надо обождать. Этот Герценштубе всегда придет и говорит, что ничего
не может понять. Как только вы подошли к дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда в свою прежнюю комнату перевезть…
Алеша чувствовал каким-то инстинктом, что такому характеру, как Катерина Ивановна,
надо было властвовать, а властвовать она могла бы лишь над таким, как Дмитрий, и отнюдь
не над таким, как Иван.
— Я
не забыла этого, — приостановилась вдруг Катерина Ивановна, — и почему вы так враждебны ко мне в такую минуту, Катерина Осиповна? — с горьким, горячим упреком произнесла она. — Что я сказала, то я и подтверждаю. Мне необходимо мнение его, мало того: мне
надо решение его! Что он скажет, так и будет — вот до какой степени, напротив, я жажду ваших слов, Алексей Федорович… Но что с вами?
— Да я и сам
не знаю… У меня вдруг как будто озарение… Я знаю, что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, — продолжал Алеша тем же дрожащим и пересекающимся голосом. — Озарение мое в том, что вы брата Дмитрия, может быть, совсем
не любите… с самого начала… Да и Дмитрий, может быть,
не любит вас тоже вовсе… с самого начала… а только чтит… Я, право,
не знаю, как я все это теперь смею, но
надо же кому-нибудь правду сказать… потому что никто здесь правды
не хочет сказать…
«Хоть я сделал это все и искренно, но вперед
надо быть умнее», — заключил он вдруг и даже
не улыбнулся своему заключению.
— Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты бывший штабс-капитан-с, хоть и посрамленный своими пороками, но все же штабс-капитан. Скорее бы
надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а
не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Словоерс приобретается в унижении.
То есть
надо бы в женском роде: благословить она
не хотела‑с.
Маменьку да сестриц усадим, закроем их, а сами сбоку пойдем, изредка тебя подсажу, а я тут подле пойду, потому лошадку свою поберечь
надо,
не всем же садиться, так и отправимся.
Слушайте, Алексей Федорович, выслушайте-с, ведь уж теперь минута такая пришла-с, что
надо выслушать, ибо вы даже и понять
не можете, что могут значить для меня теперь эти двести рублей, — продолжал бедняк, приходя постепенно в какой-то беспорядочный, почти дикий восторг.
Никогда она прежде серьезно
не раскаивалась, когда
надо мною смеялась, а все в шутку.
— Его, главное,
надо теперь убедить в том, что он со всеми нами на равной ноге, несмотря на то, что он у нас деньги берет, — продолжал в своем упоении Алеша, — и
не только на равной, но даже на высшей ноге…
— Продолжает лежать в бреду, она
не очнулась; ее тетки здесь и только ахают и
надо мной гордятся, а Герценштубе приехал и так испугался, что я
не знала, что с ним и делать и чем его спасти, хотела даже послать за доктором.
— Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного
не находит. Русский народ
надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
— В том, что
надо воскресить твоих мертвецов, которые, может быть, никогда и
не умирали. Ну давай чаю. Я рад, что мы говорим, Иван.
—
Надо справиться. От истерики, впрочем, никогда и никто
не умирал. Да и пусть истерика, Бог женщине послал истерику любя.
Не пойду я туда вовсе. К чему лезть опять.
— Сам понимаешь, значит, для чего. Другим одно, а нам, желторотым, другое, нам прежде всего
надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота. Вся молодая Россия только лишь о вековечных вопросах теперь и толкует. Именно теперь, как старики все полезли вдруг практическими вопросами заниматься. Ты из-за чего все три месяца глядел на меня в ожидании? Чтобы допросить меня: «Како веруеши али вовсе
не веруеши?» — вот ведь к чему сводились ваши трехмесячные взгляды, Алексей Федорович, ведь так?
— Пожалуй что и так, — улыбнулся Алеша. — Ты ведь
не смеешься теперь
надо мною, брат?
И вот, убедясь в этом, он видит, что
надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь
не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе
не в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему
надо чего-то совсем другого.
Надо было держать ухо востро: мог где-нибудь сторожить ее Дмитрий Федорович, а как она постучится в окно (Смердяков еще третьего дня уверил Федора Павловича, что передал ей где и куда постучаться), то
надо было отпереть двери как можно скорее и отнюдь
не задерживать ее ни секунды напрасно в сенях, чтобы чего, Боже сохрани,
не испугалась и
не убежала.
С краской в лице начал вспоминать, как много раз почти высказывал ей любовь мою, а так как она меня
не останавливала и
не предупредила, то, стало быть, вывел я,
надо мною смеялась.
Прежде особенно-то и
не примечали меня, а только принимали с радушием, а теперь вдруг все наперерыв узнали и стали звать к себе: сами смеются
надо мной, а меня же любят.
А
надо заметить, что жил я тогда уже
не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Говорю сие
не в осуждение, ибо продолжали меня любить и весело ко мне относиться; но в том, что мода действительно в свете царица немалая, в этом все же
надо сознаться.
— Да нужно ли? — воскликнул, — да
надо ли? Ведь никто осужден
не был, никого в каторгу из-за меня
не сослали, слуга от болезни помер. А за кровь пролиянную я мучениями был наказан. Да и
не поверят мне вовсе, никаким доказательствам моим
не поверят.
Надо ли объявлять,
надо ли? За кровь пролитую я всю жизнь готов еще мучиться, только чтобы жену и детей
не поразить. Будет ли справедливо их погубить с собою?
Не ошибаемся ли мы? Где тут правда? Да и познают ли правду эту люди, оценят ли, почтут ли ее?
— Бог сжалился
надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что
надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне
не верят, и никто
не поверил, ни жена, ни судьи мои;
не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Братья, любовь — учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и через долгий срок, ибо
не на мгновение лишь случайное
надо любить, а на весь срок.
Если вспомнишь в нощи, отходя ко сну: «Я
не исполнил, что
надо было», то немедленно восстань и исполни.