Неточные совпадения
Может, по этому самому он
никогда и никого не боялся, а между тем мальчики тотчас поняли, что он вовсе не гордится своим бесстрашием, а смотрит
как будто и не понимает, что он смел и бесстрашен.
Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша попал в дом к каким-то двум дамам, которых он прежде
никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на
каких условиях, он сам того не знал.
Федор Павлович не мог указать ему, где похоронил свою вторую супругу, потому что
никогда не бывал на ее могиле, после того
как засыпали гроб, а за давностью лет и совсем запамятовал, где ее тогда хоронили…
Дмитрий Федорович,
никогда у старца не бывавший и даже не видавший его, конечно, подумал, что старцем его хотят
как бы испугать; но так
как он и сам укорял себя втайне за многие особенно резкие выходки в споре с отцом за последнее время, то и принял вызов.
— Старец Варсонофий действительно казался иногда
как бы юродивым, но много рассказывают и глупостей. Палкой же
никогда и никого не бивал, — ответил монашек. — Теперь, господа, минутку повремените, я о вас повещу.
— Я вам, господа, зато всю правду скажу: старец великий! простите, я последнее, о крещении-то Дидерота, сам сейчас присочинил, вот сию только минуточку, вот
как рассказывал, а прежде
никогда и в голову не приходило.
Странное же и мгновенное исцеление беснующейся и бьющейся женщины, только лишь, бывало, ее подведут к дарам, которое объясняли мне притворством и сверх того фокусом, устраиваемым чуть ли не самими «клерикалами», происходило, вероятно, тоже самым натуральным образом, и подводившие ее к дарам бабы, а главное, и сама больная, вполне веровали,
как установившейся истине, что нечистый дух, овладевший больною,
никогда не может вынести, если ее, больную, подведя к дарам, наклонят пред ними.
— Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и
никогда не могли вы меня столь обрадовать,
как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая
никогда не теряет общения с преступником,
как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
— Извини меня ради Бога, я никак не мог предполагать, и притом
какая она публичная? Разве она… такая? — покраснел вдруг Алеша. — Повторяю тебе, я так слышал, что родственница. Ты к ней часто ходишь и сам мне говорил, что ты с нею связей любви не имеешь… Вот я
никогда не думал, что уж ты-то ее так презираешь! Да неужели она достойна того?
Люблю, вспоминая, хорошее слово сказать: никогда-то, голубчик, я прелестнее характера женского не знал,
как этой девицы, Агафьей звали ее, представь себе, Агафьей Ивановной.
Веришь ли,
никогда этого у меня ни с
какой не бывало, ни с единою женщиной, чтобы в этакую минуту я на нее глядел с ненавистью, — и вот крест кладу: я на эту глядел тогда секунды три или пять со страшною ненавистью, — с тою самою ненавистью, от которой до любви, до безумнейшей любви — один волосок!
Ты разве человек, — обращался он вдруг прямо к Смердякову, — ты не человек, ты из банной мокроты завелся, вот ты кто…» Смердяков,
как оказалось впоследствии,
никогда не мог простить ему этих слов.
Никогда, бывало, ее не ласкаю, а вдруг,
как минутка-то наступит, — вдруг пред нею так весь и рассыплюсь, на коленях ползаю, ножки целую и доведу ее всегда, всегда, — помню это
как вот сейчас, — до этакого маленького такого смешка, рассыпчатого, звонкого, не громкого, нервного, особенного.
И он вдруг удалился, на этот раз уже совсем. Алеша пошел к монастырю. «
Как же,
как же я
никогда его не увижу, что он говорит? — дико представлялось ему, — да завтра же непременно увижу и разыщу его, нарочно разыщу, что он такое говорит!..»
— Почему ж не бывают, Lise, точно я глупость сказала. Вашего мальчика укусила бешеная собака, и он стал бешеный мальчик и вот кого-нибудь и укусит около себя в свою очередь.
Как она вам хорошо перевязала, Алексей Федорович, я бы
никогда так не сумела. Чувствуете вы теперь боль?
— Это ничего, ничего! — с плачем продолжала она, — это от расстройства, от сегодняшней ночи, но подле таких двух друзей,
как вы и брат ваш, я еще чувствую себя крепкою… потому что знаю… вы оба меня
никогда не оставите…
И знаете, что
никогда вы ничего лучше даже и придумать не в состоянии,
как этот переезд в другую губернию!
— Ах, это правда, ах, я это ужасно вдруг поняла! Ах, Алеша,
как вы все это знаете? Такой молодой и уж знает, что в душе… Я бы
никогда этого не выдумала…
— Уж конечно, объясню, не секрет, к тому и вел. Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, — улыбнулся вдруг Иван, совсем
как маленький кроткий мальчик.
Никогда еще Алеша не видал у него такой улыбки.
— Я тебе должен сделать одно признание, — начал Иван: — я
никогда не мог понять,
как можно любить своих ближних.
Положим, я, например, глубоко могу страдать, но другой
никогда ведь не может узнать, до
какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я, и, сверх того, редко человек согласится признать другого за страдальца (точно будто это чин).
В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь
никогда не может быть так жесток,
как человек, так артистически, так художественно жесток.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой,
как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что
никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков
никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
— Да ведь это же вздор, Алеша, ведь это только бестолковая поэма бестолкового студента, который
никогда двух стихов не написал. К чему ты в такой серьез берешь? Уж не думаешь ли ты, что я прямо поеду теперь туда, к иезуитам, чтобы стать в сонме людей, поправляющих его подвиг? О Господи,
какое мне дело! Я ведь тебе сказал: мне бы только до тридцати лет дотянуть, а там — кубок об пол!
И потом, проходя жизнь мою, убедился я постепенно, что был этот брат мой в судьбе моей
как бы указанием и предназначением свыше, ибо не явись он в жизни моей, не будь его вовсе, и никогда-то, может быть, я так мыслю, не принял бы я иноческого сана и не вступил на драгоценный путь сей.
» Хотел я и еще продолжать, да не смог, дух даже у меня захватило, сладостно, юно так, а в сердце такое счастье,
какого и не ощущал
никогда во всю жизнь.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят
никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце
как в раю веселится… долг исполнил…
— Ишь ведь. Вся в радости…
Никогда еще я тебя не видел такую. Разоделась
как на бал, — оглядывал ее Ракитин.
Я потерял такое сокровище,
какого ты
никогда не имел, и ты теперь не можешь судить меня.
— И не будешь, Ракитка,
никогда в его коже не будешь. Ты мне башмаки будешь шить, Ракитка, вот я тебя на
какое дело употреблю, а такой,
как я, тебе
никогда не видать… Да и ему, может, не увидать…
— Молчи, злая душа, — яростно крикнула ему Грушенька, —
никогда ты мне таких слов не говорил,
какие он мне пришел сказать.
— Слава тебе Господи! — проговорила она горячим, проникновенным голосом и, еще не садясь на место и обратившись к Николаю Парфеновичу, прибавила: —
Как он теперь сказал, тому и верьте! Знаю его: сболтнуть что сболтнет, али для смеху, али с упрямства, но если против совести, то
никогда не обманет. Прямо правду скажет, тому верьте!
Вы не поверите,
как я вас уважаю, Алеша, за то, что вы
никогда не лжете.
— Алеша, говорю вам, это ужасно важно, — в каком-то чрезмерном уже удивлении продолжала Лиза. — Не сон важен, а то, что вы могли видеть этот же самый сон,
как и я. Вы
никогда мне не лжете, не лгите и теперь: это правда? Вы не смеетесь?
— С Михаилом-то подружился? Нет, не то чтоб. Да и чего, свинья! Считает, что я… подлец. Шутки тоже не понимают — вот что в них главное.
Никогда не поймут шутки. Да и сухо у них в душе, плоско и сухо, точно
как я тогда к острогу подъезжал и на острожные стены смотрел. Но умный человек, умный. Ну, Алексей, пропала теперь моя голова!
— В обыкновенных случаях жизни, — проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за столом Федора Павловича, — в обыкновенных случаях жизни мордасы ноне действительно запрещены по закону, и все перестали бить-с, ну, а в отличительных случаях жизни, так не то что у нас, а и на всем свете, будь хоша бы самая полная французская республика, все одно продолжают бить,
как и при Адаме и Еве-с, да и
никогда того не перестанут-с, а вы и в отличительном случае тогда не посмели-с.
Он вдруг вспомнил,
как Катерина Ивановна сейчас только воскликнула ему при Алеше: «Это ты, только ты один уверил меня, что он (то есть Митя) убийца!» Вспомнив это, Иван даже остолбенел:
никогда в жизни не уверял он ее, что убийца Митя, напротив, еще себя подозревал тогда пред нею, когда воротился от Смердякова.
А пакет тут же бросили, уже не успев рассудить, что он уликой им после них останется, потому что они вор непривычный-с и прежде
никогда ничего явно не крали, ибо родовые дворяне-с, а если теперь украсть и решились, то именно
как бы не украсть, а свое собственное только взять обратно пришли, так
как всему городу об этом предварительно повестили и даже похвалялись зараньше вслух пред всеми, что пойдут и собственность свою от Федора Павловича отберут.
— Слишком стыдно вам будет-с, если на себя во всем признаетесь. А пуще того бесполезно будет, совсем-с, потому я прямо ведь скажу, что ничего такого я вам не говорил-с
никогда, а что вы или в болезни
какой (а на то и похоже-с), али уж братца так своего пожалели, что собой пожертвовали, а на меня выдумали, так
как все равно меня
как за мошку считали всю вашу жизнь, а не за человека. Ну и кто ж вам поверит, ну и
какое у вас есть хоть одно доказательство?
Такие приживальщики, складного характера джентльмены, умеющие порассказать, составить партию в карты и решительно не любящие никаких поручений, если их им навязывают, — обыкновенно одиноки, или холостяки, или вдовцы, может быть и имеющие детей, но дети их воспитываются всегда где-то далеко, у каких-нибудь теток, о которых джентльмен
никогда почти не упоминает в порядочном обществе,
как бы несколько стыдясь такого родства.
— А ведь это ты взял не у меня, — остановился вдруг Иван
как бы пораженный, — это мне
никогда в голову не приходило, это странно…
Каким-то там довременным назначением, которого я
никогда разобрать не мог, я определен «отрицать», между тем я искренно добр и к отрицанию совсем не способен.
— Нет, я
никогда не был таким лакеем! Почему же душа моя могла породить такого лакея,
как ты?
Мало того: если даже период этот и
никогда не наступит, но так
как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и, уж конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится.
— Ну да, орехи, и я то же говорю, — самым спокойным образом,
как бы вовсе и не искал слова, подтвердил доктор, — и я принес ему один фунт орехов, ибо мальчику
никогда и никто еще не приносил фунт орехов, и я поднял мой палец и сказал ему: «Мальчик!
Нет, именно так должен был поступить убийца исступленный, уже плохо рассуждающий, убийца не вор и
никогда ничего до тех пор не укравший, да и теперь-то вырвавший из-под постели деньги не
как вор укравший, а
как свою же вещь у вора укравшего унесший — ибо таковы именно были идеи Дмитрия Карамазова об этих трех тысячах, дошедшие в нем до мании.
Тут, главное, можно осадить и в прах разбить торжествующего романиста подробностями, теми самыми подробностями, которыми всегда так богата действительность и которые всегда,
как совершенно будто бы незначащая и ненужная мелочь, пренебрегаются этими несчастными и невольными сочинителями и даже
никогда не приходят им в голову.
Одним словом, меня прежде всего заинтересовал некоторый юридический факт, хотя и часто повторяющийся в судебной практике, но
никогда, мне кажется, в такой полноте и с такими характерными особенностями,
как в настоящем деле.
„Так, скажут, но ведь он в ту же ночь кутил, сорил деньгами, у него обнаружено полторы тысячи рублей — откуда же он взял их?“ Но ведь именно потому, что обнаружено было всего только полторы тысячи, а другой половины суммы ни за что не могли отыскать и обнаружить, именно тем и доказывается, что эти деньги могли быть совсем не те, совсем
никогда не бывшие ни в
каком пакете.