— Да ведь и моя, я думаю, мать его мать была, как вы полагаете? — вдруг с неудержимым гневным презрением прорвался Иван. Старик вздрогнул от его засверкавшего взгляда. Но тут случилось нечто очень странное, правда на одну секунду: у старика действительно, кажется, выскочило
из ума
соображение, что мать Алеши была и матерью Ивана…
Затем, представив свои
соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только
из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Я не возобновлю подробностей, однако же позволю себе сделать лишь два-три
соображения, выбирая
из самых незначительнейших, — именно потому, что они незначительны, а стало быть, не всякому придут в голову и забудутся.