Неточные совпадения
Свидание со старцем условлено
было сейчас после поздней обедни, примерно к
половине двенадцатого.
Было уже за
половину первого, а Дмитрия Федоровича, ради которого все собрались, все еще не бывало.
— Первую
половину ты понимаешь: это драма, и произошла она там. Вторая же
половина есть трагедия, и произойдет она здесь.
От города до монастыря
было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по пустынной в этот час дороге. Почти уже стала ночь, в тридцати шагах трудно уже
было различать предметы. На
половине дороги приходился перекресток. На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым голосом прокричала...
Я могу еще остановиться; остановясь, я могу завтра же целую
половину потерянной чести воротить, но я не остановлюсь, я совершу подлый замысел, и
будь ты вперед свидетелем, что я заранее и зазнамо говорю это!
— Уж ты и спасаешь, да я и не погибал, может
быть! А в чем она, вторая твоя
половина?
Было часов семь с
половиною, когда он позвонил в колокольчик.
Он стоял за кустом в тени; передняя
половина куста
была освещена из окна.
Ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты.
Было уже
половина девятого, и Петр Ильич, напившись дома чаю, только что облекся снова в сюртук, чтоб отправиться в трактир «Столичный город» поиграть на биллиарде. Митя захватил его на выходе. Тот, увидев его и его запачканное кровью лицо, так и вскрикнул...
Половина с лишком мужиков
была у него в когтях, все
были ему должны кругом.
— И знаете, знаете, — лепетала она, — придите сказать мне, что там увидите и узнаете… и что обнаружится… и как его решат и куда осудят. Скажите, ведь у нас нет смертной казни? Но непременно придите, хоть в три часа ночи, хоть в четыре, даже в
половине пятого… Велите меня разбудить, растолкать, если вставать не
буду… О Боже, да я и не засну даже. Знаете, не поехать ли мне самой с вами?..
А надо лишь то, что она призвала меня месяц назад, выдала мне три тысячи, чтоб отослать своей сестре и еще одной родственнице в Москву (и как будто сама не могла послать!), а я… это
было именно в тот роковой час моей жизни, когда я… ну, одним словом, когда я только что полюбил другую, ее, теперешнюю, вон она у вас теперь там внизу сидит, Грушеньку… я схватил ее тогда сюда в Мокрое и прокутил здесь в два дня
половину этих проклятых трех тысяч, то
есть полторы тысячи, а другую
половину удержал на себе.
— Но что же, — раздражительно усмехнулся прокурор, — что именно в том позорного, что уже от взятых зазорно, или, если сами желаете, то и позорно, трех тысяч вы отделили
половину по своему усмотрению? Важнее то, что вы три тысячи присвоили, а не то, как с ними распорядились. Кстати, почему вы именно так распорядились, то
есть отделили эту
половину? Для чего, для какой цели так сделали, можете это нам объяснить?
На другой день прихожу к ней и приношу эту
половину: «Катя, возьми от меня, мерзавца и легкомысленного подлеца, эту
половину, потому что
половину я прокутил, прокучу, стало
быть, и эту, так чтобы от греха долой!» Ну как в таком случае?
Тут же она видит, что коль скоро принес
половину, то донесет и остальные, то
есть прокученные, всю жизнь искать
будет, работать
будет, но найдет и отдаст.
А дело именно в том, что вы еще не изволили нам объяснить, хотя мы и спрашивали: для чего первоначально сделали такое разделение в этих трех тысячах, то
есть одну
половину прокутили, а другую припрятали?
— А не слыхали ли вы хоть однажды, что денег
было промотано месяц назад не три тысячи, а меньше, и что Дмитрий Федорович уберег из них целую
половину для себя?
Первое письмо, полученное Грушенькой,
было длинное, на почтовом листе большого формата, запечатанное большою фамильною печатью и страшно темное и витиеватое, так что Грушенька прочла только
половину и бросила, ровно ничего не поняв.
Фетюкович бросился к нему впопыхах, умоляя успокоиться, и в тот же миг так и вцепился в Алешу. Алеша, сам увлеченный своим воспоминанием, горячо высказал свое предположение, что позор этот, вероятнее всего, состоял именно в том, что, имея на себе эти тысячу пятьсот рублей, которые бы мог возвратить Катерине Ивановне, как
половину своего ей долга, он все-таки решил не отдать ей этой
половины и употребить на другое, то
есть на увоз Грушеньки, если б она согласилась…
Поколь, дескать, я ношу на себе эти деньги — „я подлец, но не вор“, ибо всегда могу пойти к оскорбленной мною невесте и, выложив пред нею эту
половину всей обманно присвоенной от нее суммы, всегда могу ей сказать: „Видишь, я прокутил
половину твоих денег и доказал тем, что я слабый и безнравственный человек и, если хочешь, подлец (я выражаюсь языком самого подсудимого), но хоть и подлец, а не вор, ибо если бы
был вором, то не принес бы тебе этой
половины оставшихся денег, а присвоил бы и ее, как и первую
половину“.
При первом же соблазне — ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую
половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить
половину, то
есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь все то же выйдет: „подлец, дескать, а не вор, потому что все же хоть тысячу четыреста рублей да принес назад, а вор бы все взял и ничего не принес“.
„Еще там не успели, — думает он, — еще можно что-нибудь подыскать, о, еще
будет время сочинить план защиты, сообразить отпор, а теперь, теперь — теперь она так прелестна!“ Смутно и страшно в душе его, но он успевает, однако же, отложить от своих денег
половину и где-то их спрятать — иначе я не могу объяснить себе, куда могла исчезнуть целая
половина этих трех тысяч, только что взятых им у отца из-под подушки.
Мало того, когда он уверял потом следователя, что отделил полторы тысячи в ладонку (которой никогда не бывало), то, может
быть, и выдумал эту ладонку, тут же мгновенно, именно потому, что два часа пред тем отделил
половину денег и спрятал куда-нибудь там в Мокром, на всякий случай, до утра, только чтобы не хранить на себе, по внезапно представившемуся вдохновению.
Одно не понравилось
было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно в начале речи, не то что кланяясь, а как бы стремясь и летя к своим слушателям, причем нагибался именно как бы
половиной своей длинной спины, как будто в середине этой длинной и тонкой спины его
был устроен такой шалнер, так что она могла сгибаться чуть не под прямым углом.
Речь его можно
было бы разделить на две
половины: первая
половина — это критика, это опровержение обвинения, иногда злое и саркастическое.
„Так, скажут, но ведь он в ту же ночь кутил, сорил деньгами, у него обнаружено полторы тысячи рублей — откуда же он взял их?“ Но ведь именно потому, что обнаружено
было всего только полторы тысячи, а другой
половины суммы ни за что не могли отыскать и обнаружить, именно тем и доказывается, что эти деньги могли
быть совсем не те, совсем никогда не бывшие ни в каком пакете.
По расчету времени (и уже строжайшему) дознано и доказано предварительным следствием, что подсудимый, выбежав от служанок к чиновнику Перхотину, домой не заходил, да и никуда не заходил, а затем все время
был на людях, а стало
быть, не мог отделить от трех тысяч
половины и куда-нибудь спрятать в городе.
Возразят, пожалуй: „
Есть свидетели, что он прокутил в селе Мокром все эти три тысячи, взятые у госпожи Верховцевой, за месяц перед катастрофой, разом, как одну копейку, стало
быть, не мог отделить от них
половину“.
Признаюсь, и в мужской
половине залы
было чрезвычайно много убежденных в неминуемом оправдании.
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна
половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Ранним утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро
было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в
половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши домов и улицы
были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не
было, а плотники
были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до
половины и бросили, и только,
быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Бросились они все разом в болото, и больше
половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и
ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
Полезли люди в трясину и сразу потопили всю артиллерию. Однако сами кое-как выкарабкались, выпачкавшись сильно в грязи. Выпачкался и Бородавкин, но ему
было уж не до того. Взглянул он на погибшую артиллерию и, увидев, что пушки, до
половины погруженные, стоят, обратив жерла к небу и как бы угрожая последнему расстрелянием, начал тужить и скорбеть.