Неточные совпадения
— Кланяйся и благодари,
да скажи
ты своему барину от меня, Агафья,
что он самый умный человек во всем городе.
— Вот!
да как он мог узнать про то,
что я
тебе скажу?
— Дура
ты! — накинулась она на нее, как ястреб, — дура неблагодарная!
Что у
тебя на уме? Неужто
ты думаешь,
что я скомпрометирую
тебя хоть чем-нибудь, хоть на столько вот!
Да он сам на коленках будет ползать просить, он должен от счастья умереть, вот как это будет устроено!
Ты ведь знаешь же,
что я
тебя в обиду не дам! Или
ты думаешь,
что он
тебя за эти восемь тысяч возьмет, а я бегу теперь
тебя продавать? Дура, дура, все вы дуры неблагодарные! Подай зонтик!
— Вы одни, я рада: терпеть не могу ваших друзей! Как вы всегда накурите; господи,
что за воздух! Вы и чай не допили, а на дворе двенадцатый час! Ваше блаженство — беспорядок! Ваше наслаждение — сор!
Что это за разорванные бумажки на полу? Настасья, Настасья!
Что делает ваша Настасья? Отвори, матушка, окна, форточки, двери, всё настежь. А мы в залу пойдемте; я к вам за делом.
Да подмети
ты хоть раз в жизни, матушка!
—
Да ведь это же гимн! Это гимн, если
ты не осел! Бездельники не понимают! Стой! — уцепился он за мое пальто, хотя я рвался изо всех сил в калитку. — Передай,
что я рыцарь чести, а Дашка… Дашку я двумя пальцами… крепостная раба и не смеет…
— Смешон
ты мне, Шатушка, с своим рассуждением. Был-то, может, и был,
да что в том,
что был, коли его всё равно
что и не было? Вот
тебе и загадка нетрудная, отгадай-ка! — усмехнулась она.
— Э,
что мне до
тебя,
да и грех, — поднялся вдруг со скамьи Шатов. — Привстаньте-ка! — сердито дернул он из-под меня скамью и, взяв, поставил ее на прежнее место.
— Ну верю, верю,
что любишь, убери свои руки. Ведь
ты мешаешь другим… Ах, вот и Николай Всеволодович,
да не шали же, прошу
тебя, наконец!
— Ба,
да и я теперь всё понимаю! — ударил себя по лбу Петр Степанович. — Но… но в какое же положение я был поставлен после этого? Дарья Павловна, пожалуйста, извините меня!..
Что ты наделал со мной после этого, а? — обратился он к отцу.
— А кто
тебя знает, кто
ты таков и откуда
ты выскочил! Только сердце мое, сердце чуяло, все пять лет, всю интригу! А я-то сижу, дивлюсь:
что за сова слепая подъехала? Нет, голубчик, плохой
ты актер, хуже даже Лебядкина. Поклонись от меня графине пониже
да скажи, чтобы присылала почище
тебя. Наняла она
тебя, говори? У ней при милости на кухне состоишь? Весь ваш обман насквозь вижу, всех вас, до одного, понимаю!
— То есть они ведь вовсе в
тебе не так нуждаются. Напротив, это чтобы
тебя обласкать и тем подлизаться к Варваре Петровне. Но, уж само собою,
ты не посмеешь отказаться читать.
Да и самому-то, я думаю, хочется, — ухмыльнулся он, — у вас у всех, у старичья, адская амбиция. Но послушай, однако, надо, чтобы не так скучно. У
тебя там
что, испанская история,
что ли?
Ты мне дня за три дай просмотреть, а то ведь усыпишь, пожалуй.
И не думал; это всё для того,
что когда он уже совсем утопал и захлебывался, то пред ним мелькнула льдинка, крошечная льдинка с горошинку, но чистая и прозрачная, «как замороженная слеза», и в этой льдинке отразилась Германия или, лучше сказать, небо Германии, и радужною игрой своею отражение напомнило ему ту самую слезу, которая, «помнишь, скатилась из глаз твоих, когда мы сидели под изумрудным деревом и
ты воскликнула радостно: „“Нет преступления!” “„
Да, — сказал я сквозь слезы, — но коли так, то ведь нет и праведников”.
— Мучь меня, казни меня, срывай на мне злобу, — вскричал он в отчаянии. —
Ты имеешь полное право! Я знал,
что я не люблю
тебя, и погубил
тебя.
Да, «я оставил мгновение за собой»; я имел надежду… давно уже… последнюю… Я не мог устоять против света, озарившего мое сердце, когда
ты вчера вошла ко мне, сама, одна, первая. Я вдруг поверил… Я, может быть, верую еще и теперь.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа, я думаю,
что письмо длинно.
Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай
тебе еще награду за это?
Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах
ты, рожа!
Хлестаков.
Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе,
да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо
да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь?
Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.