Неточные совпадения
Сколько их, куда их гонят,
Что
так жалобно
поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Привычка привела почти к тому же и Степана Трофимовича, но еще в более невинном и безобидном виде, если можно
так выразиться, потому что прекраснейший
был человек.
А между тем это
был ведь человек умнейший и даровитейший, человек,
так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не
так много и, кажется, совсем ничего.
Вообще же все
поют беспрерывно, а если разговаривают, то как-то неопределенно бранятся, но опять-таки с оттенком высшего значения.
В продолжение всей двадцатилетней дружбы с Варварой Петровной он раза по три и по четыре в год регулярно впадал в
так называемую между нами «гражданскую скорбь», то
есть просто в хандру, но словечко это нравилось многоуважаемой Варваре Петровне.
Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь
так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится. Я положительно знаю, что Степан Трофимович несколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал с дивана и начинал колотить кулаками в стену.
Может
быть, спросят: как мог я узнать
такую тонкую подробность?
В том-то и
была разница между ними, что Варвара Петровна никогда бы не послала
такого письма.
И как, должно
быть, она
была оскорбляема
такими предположениями!
Хотя происхождения он
был, кажется, невысокого, но случилось
так, что воспитан
был с самого малолетства в одном знатном доме в Москве и, стало
быть, прилично; по-французски говорил, как парижанин.
Таким образом, барон с первого взгляда должен
был понять, какими людьми Варвара Петровна окружает себя, хотя бы и в губернском уединении.
Крикнул он негромко и даже изящно; даже, может
быть, восторг
был преднамеренный, а жест нарочно заучен пред зеркалом, за полчаса пред чаем; но, должно
быть, у него что-нибудь тут не вышло,
так что барон позволил себе чуть-чуть улыбнуться, хотя тотчас же необыкновенно вежливо ввернул фразу о всеобщем и надлежащем умилении всех русских сердец ввиду великого события.
Только два раза во всю свою жизнь сказала она ему: «Я вам этого никогда не забуду!» Случай с бароном
был уже второй случай; но и первый случай в свою очередь
так характерен и, кажется,
так много означал в судьбе Степана Трофимовича, что я решаюсь и о нем упомянуть.
Так как она никогда ни разу потом не намекала ему на происшедшее и всё пошло как ни в чем не бывало, то он всю жизнь наклонен
был к мысли, что всё это
была одна галлюцинация пред болезнию, тем более что в ту же ночь он и вправду заболел на целых две недели, что, кстати, прекратило и свидания в беседке.
Но, несмотря на мечту о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как бы ждал продолжения и,
так сказать, развязки этого события. Он не верил, что оно
так и кончилось! А если
так, то странно же он должен
был иногда поглядывать на своего друга.
Но любопытны в этом не свойства девочки, а то, что даже и в пятьдесят лет Варвара Петровна сохраняла эту картинку в числе самых интимных своих драгоценностей,
так что и Степану Трофимовичу, может
быть, только поэтому сочинила несколько похожий на изображенный на картинке костюм.
Он со слезами вспоминал об этом девять лет спустя, — впрочем, скорее по художественности своей натуры, чем из благодарности. «Клянусь же вам и пари держу, — говорил он мне сам (но только мне и по секрету), — что никто-то изо всей этой публики знать не знал о мне ровнешенько ничего!» Признание замечательное: стало
быть,
был же в нем острый ум, если он тогда же, на эстраде, мог
так ясно понять свое положение, несмотря на всё свое упоение; и, стало
быть, не
было в нем острого ума, если он даже девять лет спустя не мог вспомнить о том без ощущения обиды.
Ясно
было, что в этом сброде новых людей много мошенников, но несомненно
было, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки.
Тот ему первым словом: «Вы, стало
быть, генерал, если
так говорите», то
есть в том смысле, что уже хуже генерала он и брани не мог найти.
В наше время
было не
так, и мы не к тому стремились.
Виргинский всю ночь на коленях умолял жену о прощении; но прощения не вымолил, потому что все-таки не согласился пойти извиниться пред Лебядкиным; кроме того,
был обличен в скудости убеждений и в глупости; последнее потому, что, объясняясь с женщиной, стоял на коленях.
Замечу, что у нас многие полагали, что в день манифеста
будет нечто необычайное, в том роде, как предсказывал Липутин, и всё ведь
так называемые знатоки народа и государства.
Липутин тотчас же согласился, но заметил, что покривить душой и похвалить мужичков все-таки
было тогда необходимо для направления; что даже дамы высшего общества заливались слезами, читая «Антона Горемыку», а некоторые из них
так даже из Парижа написали в Россию своим управляющим, чтоб от сей поры обращаться с крестьянами как можно гуманнее.
За учителя-немца хвалю; но вероятнее всего, что ничего не случилось и ничего
такого не зародилось, а идет всё как прежде шло, то
есть под покровительством божиим.
А
так как мы никогда не
будем трудиться, то и мнение иметь за нас
будут те, кто вместо нас до сих пор работал, то
есть всё та же Европа, все те же немцы — двухсотлетние учителя наши.
Но, откинув смешное, и
так как я все-таки с сущностию дела согласен, то скажу и укажу: вот
были люди!
Мальчику
было тогда лет восемь, а легкомысленный генерал Ставрогин, отец его, жил в то время уже в разлуке с его мамашей,
так что ребенок возрос под одним только ее попечением.
(
Есть и
такие любители, которые тоской этой дорожат более самого радикального удовлетворения, если б даже таковое и
было возможно.)
Он возобновил
такие знакомства, о которых она и мечтать уже не могла, и везде
был принят с большим удовольствием.
Напротив, это
был самый изящный джентльмен из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть, чрезвычайно хорошо одетый, державший себя
так, как мог держать себя только господин, привыкший к самому утонченному благообразию.
Не я один
был удивлен: удивлялся и весь город, которому, конечно,
была уже известна вся биография господина Ставрогина, и даже с
такими подробностями, что невозможно
было представить, откуда они могли получиться, и, что всего удивительнее, из которых половина оказалась верною.
По хлебосольству его и гостеприимству ему бы следовало
быть предводителем дворянства старого доброго времени, а не губернатором в
такое хлопотливое время, как наше.
Наш принц вдруг, ни с того ни с сего, сделал две-три невозможные дерзости разным лицам, то
есть главное именно в том состояло, что дерзости эти совсем неслыханные, совершенно ни на что не похожие, совсем не
такие, какие в обыкновенном употреблении, совсем дрянные и мальчишнические, и черт знает для чего, совершенно без всякого повода.
Так и
было это всеми понято.
Проектировали даже в честь его по подписке обед, и только по усиленной его же просьбе оставили эту мысль, — может
быть, смекнув наконец, что человека все-таки протащили за нос и что, стало
быть, очень-то уж торжествовать нечего.
Значит, от Николая Всеволодовича, и от умного, наклонны
были ожидать
таких же поступков.
— Все-таки замечательное совпадение. Но, однако, позвольте: вы, стало
быть, за умного же человека меня почитали, когда присылали Агафью, а не за сумасшедшего?
Всем откудова-то
было достоверно известно с подробностями, что новая губернаторша и Варвара Петровна уже встречались некогда в свете и расстались враждебно,
так что одно уже напоминание о госпоже фон Лембке производит будто бы на Варвару Петровну впечатление болезненное.
— Вам, excellente amie, [добрейший друг (фр.).] без всякого сомнения известно, — говорил он, кокетничая и щегольски растягивая слова, — что
такое значит русский администратор, говоря вообще, и что значит русский администратор внове, то
есть нововыпеченный, новопоставленный… Ces interminables mots russes!.. [Эти нескончаемые русские слова!.. (фр.)] Но вряд ли могли вы узнать практически, что
такое значит административный восторг и какая именно это штука?
— В высшей степени. Но уж я уступаю,
так и
быть, мнению наших дам…
—
Так я и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! — раздражительно вскричала она. — Теперь вы
будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели… вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук… quelle idée rouge! [что за дикая выдумка! (фр.)] Продолжайте о фон Лембке, если в самом деле
есть что сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
— Что «подобного более не
будет», и avec cette morgue [с
таким высокомерием (фр.).]… Супругу, Юлию Михайловну, мы узрим здесь в конце августа, прямо из Петербурга.
— Пятью. Мать ее в Москве хвост обшлепала у меня на пороге; на балы ко мне, при Всеволоде Николаевиче, как из милости напрашивалась. А эта, бывало, всю ночь одна в углу сидит без танцев, со своею бирюзовою мухой на лбу,
так что я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалера посылаю. Ей тогда двадцать пять лет уже
было, а ее всё как девчонку в коротеньком платьице вывозили. Их пускать к себе стало неприлично.
— К
такому, что не мы одни с вами умнее всех на свете, а
есть и умнее нас.
Есть умнее, значит,
есть и правее нас, стало
быть, и мы можем ошибаться, не
так ли?
— Гм! Это, может
быть, и неправда. По крайней мере вы бы записывали и запоминали
такие слова, знаете, в случае разговора… Ах, Степан Трофимович, я с вами серьезно, серьезно ехала говорить!
— Tous les hommes de génie et de progrès en Russie étaient, sont et seront toujours des картежники et des пьяницы, qui boivent en zapoï [Все одаренные и передовые люди в России
были,
есть и
будут всегда картежники и пьяницы, которые
пьют запоем (фр.).]… а я еще вовсе не
такой картежник и не
такой пьяница…
— От Лизаветы, по гордости и по строптивости ее, я ничего не добилась, — заключила Прасковья Ивановна, — но видела своими глазами, что у ней с Николаем Всеволодовичем что-то произошло. Не знаю причин, но, кажется, придется вам, друг мой Варвара Петровна, спросить о причинах вашу Дарью Павловну. По-моему,
так Лиза
была обижена. Рада-радешенька, что привезла вам наконец вашу фаворитку и сдаю с рук на руки: с плеч долой.
Он станет на тебя жаловаться, он клеветать на тебя начнет, шептаться
будет о тебе с первым встречным,
будет ныть, вечно ныть; письма тебе
будет писать из одной комнаты в другую, в день по два письма, но без тебя все-таки не проживет, а в этом и главное.
Я ведь не неволю; всё в твоей воле, как скажешь,
так и
будет.