Неточные совпадения
Через три года явилось второе произведение Островского: «Свои люди — сочтемся»; автор встречен был всеми как человек совершенно новый в литературе, и немедленно всеми признан был писателем необычайно талантливым, лучшим, после Гоголя,
представителем драматического искусства в
русской литературе.
Но художническое чутье автора дало ему понять, что его Петр, приходящий в себя от колокольного звона, не есть
представитель широкой
русской натуры, забубённой головы, а довольно мелкий трактирный гуляка.
Максим Федотыч Русаков — этот лучший
представитель всех прелестей старого быта, умнейший старик,
русская душа, которою славянофильские и кошихинствующие критики кололи глаза нашей послепетровской эпохе и всей новейшей образованности, — Русаков, на наш взгляд, служит живым протестом против этого темного быта, ничем не осмысленного и безнравственного в самом корне своем.
Неточные совпадения
— Нет, нет! — воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, — я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете
русский народ, что вы
представители его потребностей, его стремлений! Нет,
русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он — патриархальный, он не может жить без веры…
Но и в провинции праздновали натянуто, неохотно, ограничиваясь молебнами, парадами и подчиняясь террору монархических союзов «
Русского народа» и «Михаила Архангела», — было хорошо известно, что командующая роль в этих союзах принадлежит полиции, духовенству и кое-где — городским головам, в большинстве — крупным
представителям торговой, а не промышленной буржуазии.
Очень характерно, что не только в
русской народной религиозности и у
представителей старого
русского благочестия, но и у атеистической интеллигенции, и у многих
русских писателей чувствуется все тот же трансцендентный дуализм, все то же признание ценности лишь сверхчеловеческого совершенства и недостаточная оценка совершенства человеческого.
Тогда в Кремле еще были
представители старой
русской интеллигенции: Каменев, Луначарский, Бухарин, Рязанов, и их отношение к
представителям интеллигенции, к писателям и ученым, не примкнувшим к коммунизму, было иное, чем у чекистов, у них было чувство стыдливости и неловкости в отношении к утесняемой интеллектуальной России.
Меня любили отдельные люди, иногда даже восторгались мной, но мне всегда казалось, что меня не любило «общественное мнение», не любило светское общество, потом не любили марксисты, не любили широкие круги
русской интеллигенции, не любили политические деятели, не любили
представители официальной академической философии и науки, не любили литературные круги, не любили церковные круги.