Чрез полгода после начала этого издания княгиня Дашкова успела уже привести к совершению учреждение Российской академии как
ученого общества, долженствующего «хранить и утверждать язык»; таким образом, что она имела в виду совершить частным образом, посредством своих сочинений и кружка литераторов, помещавших свои труды в ее журнале, теперь высказалось официально и возложено было на целое сословие ученых, которые должны были усовершенствование отечественного слова поставить задачею своей деятельности.
«Отошлите это в
ученое общество, в академию, — говорите вы, — а беседуя с людьми всякого образования, пишите иначе. Давайте нам чудес, поэзии, огня, жизни и красок!» Чудес, поэзии! Я сказал, что их нет, этих чудес: путешествия утратили чудесный характер. Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса. Все подходит под какой-то прозаический уровень.
— В
ученых обществах, правительственных учреждениях и газетах толкуем о причинах бедности народа и средствах поднятия его, только не о том одном несомненном средстве, которое наверное поднимет народ и состоит в том, чтобы перестать отнимать у него необходимую ему землю.
Ученое общество продолжало благодушествовать в зале. С каждым новым стаканом Сафьянос все более и более вовлекался в свою либеральную роль, и им овладевал хвастливый бес многоречия, любящий все пьяные головы вообще, а греческие в особенности.
Неточные совпадения
Но прошла неделя, другая, третья, и в
обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и
ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой
ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней. И в
обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
Некоторые отделы этой книги и введение были печатаемы в повременных изданиях, и другие части были читаны Сергеем Ивановичем людям своего круга, так что мысли этого сочинения не могли быть уже совершенной новостью для публики; но всё-таки Сергей Иванович ожидал, что книга его появлением своим должна будет произвести серьезное впечатление на
общество и если не переворот в науке, то во всяком случае сильное волнение в
ученом мире.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после
ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в
обществе хороших знакомых.
Кто из нас не останавливался, краснея за неведение западного
общества (я здесь не говорю об
ученых, а о людях, составляющих то, что называется
обществом)?