Неточные совпадения
Чтобы яснее показать это, а вместе с тем, чтобы представить читателям некоторые факты из
первых томов «Истории Петра» г. Устрялова, мы намерены сделать в этой
статье несколько кратких указаний на то состояние, в каком находилась Русь пред началом правления Петра.
Эта мысль, составившая содержание нашей прошедшей
статьи, ожидает еще обширной фактической разработки; но мы не сомневаемся, что чем более
станем мы сводить факты народной жизни за вторую половину XVII и
первую четверть XVIII века, тем яснее будет выказываться соответствие между ними, вместо представляющегося на
первый раз противоречия.
При
первой осаде Азова ему
стало скучно, и он старался как-нибудь поскорее покончить дело, чтобы возвратиться в Москву, к своим обыкновенным удовольствиям.
Кроме того, важною
статьей в старинных походах русских были нетчики: в
первом крымском походе, в стотысячном войске Голицына, их оказалось более 1300.
Но главной причиной их ропота было, вероятно, опасение, что родственники Нарышкиных, забравши себе всю власть,
станут их притеснять, как в памятное еще тогда время
первых лет царствования Алексея Михайловича притесняли народ родственники Морозова и Милославского.
В следующей
статье мы постараемся представить очерк
первого времени самостоятельной деятельности Петра, его
первые, еще не широкие и не совсем верные шаги на поприще преобразований, до 1700 года, на котором пока прерывается повествование г. Устрялова.
Согласно с желанием царицы Наталии Кирилловны, патриархом назначен был Адриан, «единонравный советник и задушевный друг покойному патриарху», по выражению г. Устрялова (том II, стр. 118), тот самый, которому принадлежит грозное обличительное послание против брадобрития, упомянутое нами в
первой статье.
В прошедшей
статье мы видели, какими несправедливостями и насилиями стрелецких начальников подготовлен был
первый стрелецкий бунт.
С
первого дня своего царствования он
становится один главою движения и сокрушает все на пути своем.
«Теперь сходитесь». // Хладнокровно, // Еще не целя, два врага // Походкой твердой, тихо, ровно // Четыре перешли шага, // Четыре смертные ступени. // Свой пистолет тогда Евгений, // Не преставая наступать, //
Стал первый тихо подымать. // Вот пять шагов еще ступили, // И Ленский, жмуря левый глаз, // Стал также целить — но как раз // Онегин выстрелил… Пробили // Часы урочные: поэт // Роняет молча пистолет.
За утренним чаем небрежно просматривал две местные газеты, — одна из них каждый день истерически кричала о засилии инородцев, безумии левых партий и приглашала Россию «вернуться к национальной правде», другая, ссылаясь на
статьи первой, уговаривала «беречь Думу — храм свободного, разумного слова» и доказывала, что «левые» в Думе говорят неразумно.
— Позвольте. Была во Франции революция, и всех казнили. Пришел Наполеон и все взял. Революция — это первый человек, а Наполеон — второй человек. А вышло, что Наполеон
стал первый человек, а революция стала второй человек. Так или не так?
Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она жила в академиях, то есть в монастырях идеализма. Это язык попов науки, язык для верных, и никто из оглашенных его не понимал; к нему надобно было иметь ключ, как к шифрованным письмам. Ключ этот теперь не тайна; понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень простые на своем мудреном наречии; Фейербах
стал первый говорить человечественнее.
Здесь — вольное, безобидное состязание с юнкерами других рот. Надо во что бы то ни
стало первыми выскочить на улицу и завладеть передовой, головной тройкой. Весело ехать впереди других!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет времени думать об этом. И как можно и с какой
стати себя обременять этакими обещаниями?
— // Не
стал и разговаривать: // «Эй, перемена
первая!» — // И начал нас пороть.
Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб
стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Но когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не
стало ни жен, ни дев и нечем было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы
первые взялись за ум.
Уже при
первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее
становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.