— Ты думаешь — он живет со мной? Это было всего два раза, еще в заведении, а здесь — не бывает. Я раньше даже на колени к нему садилась, а он — щекотит и говорит: «Слезь!» Он с
теми живет с двумя, а я и не знаю, зачем я ему? Отделение это дохода не дает, торговать я не умею, не люблю. Зачем все это? Я спрашиваю, а он визжит: «Не твое дело!» Такие глупости везде…
Неточные совпадения
Я уже знаю, что Василий Семенов еще недавно — шесть лет
тому назад — был тоже рабочим, пекарем, сошелся с женою своего хозяина, старухой, научил ее извести пьяницу-мужа мышьяком и забрал все дело его в свои руки, а ее — бьет и до
того запугал, что она готова, как мышь,
жить под полом, лишь бы не попадаться на глаза ему. Мне рассказали эту историю просто, как очень обычное, — даже зависти к удачнику я не уловил в рассказе.
А здесь бабы — и
та хороша, и другая, и все доступны, так и
живешь… не знаю как!
— Это перед
тем, как отца в острог увели; лето было тогда, а я еще — маленький. Сплю под поветью, в телеге, на сене, — хорошо это! И проснулся, а он с крыльца по ступенькам — прыг-прыг! Маненький, с кулак ростом, и мохнатый, будто варежка, серый весь и зеленый. Безглазый. Ка-ак я закричу! Мамка сейчас бить меня, — это я зря кричал, его нельзя пугать, а
то он осердится и навек уйдет из дома, — это уж беда! У кого домовичок не
живет,
тому и бог не радеет: домовой-то, он — знаешь кто?
— Украдет хорошо — все сыты, и весело таково
жить станет… Мамка, бывало, ревмя ревет… а
то — напьется, песни играть станет… маненькая она была, складная… кричит тятьке-то: «Душенька ты моя милая, погибшая душа…» Мужики его — кольями… он ничего! Артюшке бы в солдаты идти… надеялись, человеком будет… а он — не годен…
«Должна, — кричал, — быть правда где ни
то, в народе, — в моей душе алчба этой самой правды
живет, — стало быть — есть правда и снаружи души!»
Жарко пылают дрова в печи, я сижу пред нею рядом с хозяином, его толстый живот обвис и лежит на коленях, по скучному лицу мелькают розовые отблески пламени, серый глаз — точно бляха на сбруе лошади, он неподвижен и слезится, как у дряхлого нищего, а зеленый зрачок все время бодро играет, точно у кошки,
живет особенной, подстерегающей жизнью. Странный голос,
то — высокий по-женски и ласковый,
то — сиплый, сердито присвистывающий, сеет спокойно-наглые слова...
Едкое чувство обиды втекало в душу, — не за себя, за себя-то я уже устал обижаться, относясь к ударам жизни довольно спокойно, обороняясь от них презрением, — было нестерпимо обидно за
ту правду, которая
жила и росла в моей душе.
Самый тяжкий стыд и великое мучение — это когда не умеешь достойно защищать
то, что любишь, чем
жив; нет для человека более острой муки, как немота его сердца…
— Ты, милейший человек, не говори никому, что сильнее меня, — уж я тебя прошу о
том! Ты здесь лицо временное, мимо проходящее, а мне с людьми этими —
жить! Понял? Ну, вот! За это — спасибо! Пойдем ко мне, чайку попить…
— А — пошатнулась душа в другую сторону… хочется мне пройти по земле возможно дальше… наскрозь бы! Поглядеть, — как оно все стоит… как
живет, на что надеется? Вот. Однако — с моей рожей — нет у меня причины идти. Спросят люди — чего ты ходишь? Нечем оправдаться. Вот я и думаю, — кабы рука отсохла, а
то — язвы бы явились какие… С язвами — хуже, бояться будут люди…
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Бобчинский. Да если этак и государю придется,
то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе
живет Петр Иванович Бобчинскнй.
Чтобы ему, если и тетка есть,
то и тетке всякая пакость, и отец если
жив у него,
то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник такой!
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать
того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «
то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не
живет где-нибудь инкогнито…