— Всякому хочется жить чисто, весело… ей тоже… А ты ей:
я тебя люблю, стало быть, живи со мной и терпи во всём недостаток… Думаешь, так и следует?
Неточные совпадения
—
Я её упреждал, — перестань, стерво! Говорил — убью! Прощал ей… сколько разов прощал… Не вникла… Ну и вот!.. Пашка-то… сирота теперь… Дедушка… Погляди за ним…
Тебя вот бог
любит…
— Не моги так говорить!
Я не
люблю этих твоих речей.
Я тебя обижаю, не
ты меня!.. Но
я это не потому, что злой, а потому, что — ослаб. Вот, однажды, переедем на другую улицу, и начнётся всё другое… окна, двери… всё! Окна на улицу будут. Вырежем из бумаги сапог и на стёкла наклеим. Вывеска! И повалит к нам нар-род! За-акипит дело!.. Э-эх
ты! Дуй, бей, — давай углей! Шибко живём, деньги куём!
—
Я первый раз в жизни вижу, как люди
любят друг друга… И
тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю — завидую… А насчёт… всего прочего…
я вот что скажу: не
люблю я чуваш и мордву, противны они
мне! Глаза у них — в гною. Но
я в одной реке с ними купаюсь, ту же самую воду пью, что и они. Неужто из-за них отказаться
мне от реки?
Я верю — бог её очищает…
— Не стоял. Захотел бы
ты — его не было бы… Не намекала
я тебе, не говорила разве, что могу всегда прогнать его?
Ты молчал да посмеивался, —
ты ведь никогда по-человечески не
любил меня…
Ты сам, по своей воле, делил
меня с ним пополам…
— Когда
ты смотришь на
меня сердито… чистенький мой… чувствую
я паскудную жизнь свою и за то
люблю тебя… за гордость
люблю…
— Знаю ведь
я — красотой моей
ты доволен, а сердцем
меня не
любишь и осуждаешь
меня… Не можешь жизнь мою простить
мне… и старика…
Я в
тебе не добродетель
люблю — гордость
люблю… молодость твою, голову кудрявую, руки сильные, глаза твои строгие… укоры твои — как ножи в сердце
мне… зато
я тебе буду… по гроб благодарна… ноги поцелую, — на!
— На слова твои
мне сказать нечего… — горячо говорил он. — Одно скажу — нас не жаль никому… ну, и нам жалеть некого!.. Хорошо говорила
ты… Хорошая
ты моя…
люблю тебя… ну не знаю как! Не словами это можно сказать…
— Али
я не хороша? Али тело у
меня не красивое?.. Каждой жилочкой
люблю тебя, всей моей кровью
люблю, — режь
меня — смеяться буду…
— А ведь с той поры, как
я старого чёрта удушил,
ты меня крепче
любить стала…
— И не
люблю, — сказал Илья твёрдо. — Кого
любить? за что? Какие
мне дары людьми подарены?.. Каждый за своим куском хлеба хочет на чужой шее доехать, а туда же говорят:
люби меня, уважай
меня! Нашли дурака! Уважь
меня —
я тебя тоже уважу. Подай
мне мою долю,
я, может,
тебя полюблю тогда! Все одинаково жрать хотят…
— Значит,
ты их не
любишь, если не ловил… А
я ловил, даже за это из корпуса был исключён… И теперь стал бы ловить, но не хочу компрометироваться в глазах начальства. Потому что хотя любовь к певчим птицам — и благородная страсть, но ловля их — забава, недостойная солидного человека… Будучи на твоём месте,
я бы ловил чижиков — непременно! Весёлая птичка… Это именно про чижа сказано: птичка божия…
— Говорит —
ты меня не
любишь? И щиплет…
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать?
Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
«Это значит, — отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками, — это значит, что
я тебя люблю…» И щека ее прижалась к моей, и я почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание.
Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы, и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: «Ну вот, теперь ты не слышишь, что
я тебя люблю».
«Друг мой, — сказал бы я ей, —
я тебя люблю, но еще сверх того желаю, чтобы ты меня уважала, — вот!» Так ли, так ли я говорю?..
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень
люблю палевое.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они
мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у
меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Я не
люблю церемонии. Напротив,
я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз
меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который
мне очень знаком, говорит
мне: «Ну, братец, мы
тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Так как
я знаю, что за
тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что
ты человек умный и не
любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую
тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя подумали: // «Колом сбивал их, что ли,
ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу не хвастая, //
Любил меня мужик!