Неточные совпадения
Но за эти дни дома всё шло
так ровно, гладко, что и поругаться-то хорошенько, чтоб полностью отвести душу,
было нельзя — не с кем и не за что, — все подтянулись, заметив, что «сам» сильно не в духе.
Ему
было стыдно за то, что все
такие хмурые и бегают от него, и ещё больше овладевало им тяжёлое, непонятное чувство, привезённое из города.
Даже Кузьма Косяк, новый засыпка, орловец, зубоскал и задира, молодой парень, могучий, с весёлыми и синими глазами и ровным рядом мелких белых зубов, всегда оскаленных задорной улыбкой, — даже этот Кузьма, с которым всегда
было за что всласть поругаться, стал почтителен и услужлив; песен, на которые
был большой мастер, больше не
пел, меткими прибаутками во все стороны не сыпал, и Тихон Павлович, замечая за ним всё это, недовольно думал про себя: «Хорош, видно, я, чёрт, стал!» И, думая
так, всё более подчинялся чему-то, неотвязно сосавшему его сердце.
Очевидно, человек в гробу не возбуждал у дьякона печальных дум о том, что и дьякон подлежит этой натуральной повинности, что придёт время, и его вот
так же понесут по улице для того, чтобы зарыть в землю; а он, лёжа в гробу,
будет вот
так же потряхивать головой и не возьмёт уж в то время ни одной, даже самой лёгкой ноты.
«Эк их гонят! Куда торопятся? Тоже люди божии! Чай, поди-ка, как жив
был человек,
так и то и сё, а умер — вали скорее в яму: нам некогда!»
Мельнику стало грустно:
будет время, и его вот
так потащат. Может
быть, скоро уж — ему сорок семь лет.
— Папаша, разве это
так было?
— Разве грабитель отец-то твой? «
Так было»! Дура, чему учишься в гимназии-то?
А было-то именно
так, как написал учитель. Но — не сознаться же в этом перед дочерью!
— Видно, вот люблю, коли разговариваю. Не любил бы,
так не возился бы. С девками потому и время теряют, что любят их, а ежели их не любить — куда они тогда? И жалко мне тебя… да ведь как кого ни жалко, а себя всегда жалчей.
Было бы, поди-ка, гораздо хуже, если мы с тобой, поругавшись, расстались. Верно ведь? А теперь вот по душам — любовно, ласково всё выходит. Я, значит, в свою пойду сторону, ты — в свою, кому куда судьба. Эхма, чего тут толковать! Целуй, что ли, ещё разок, горленка!
Из-под расстёгнутой красной рубахи видна
была широкая, смуглая грудь работника, дышавшая глубоко и ровно, рыжие усы насмешливо пошевеливались, белые частые зубы сверкали из-под усов, синие большие глаза хитро прищурились, и весь Кузьма показался своему хозяину
таким гордым и важным, что мельнику захотелось поскорее уйти от него, чтоб засыпка не заметил своего превосходства над хозяином.
Показались Ямки. Рассыпанные по пригорку овины, клетушки и избёнки, казалось,
были кем-то сразу брошены на землю, да
так и прихилились испуганно и убито, не смея выстроиться в одну ровную линию. Грязно-серые, ничтожные, они казались ещё жалче и бедней под покровом бесстрастного глубокого неба, раскинувшегося над ними задумчиво и важно.
И, говоря, мельник думает: «Тоже — гвоздь… Вроде того… покойника… Над этим слов говорить некому
будет…
Так в одиночку и исхизнет. Закопают его мужички в землю — и вся недолга. Хоть и он тоже пишет… однако у него кишка слаба, видно. Пишет, — а в деревне живёт… Как бы мне начать разговор?»
— Чего — позвольте! Про меня написал — и про них пиши. Коли я с ними поступил не по совести,
так ты знаешь, что и они со мною поступили этак же; на твоих глазах
было. Однако вот ты молчишь! А говоришь — из справедливости! Эх ты…
Я всё
такой же, как
был,
так и остался…
Мельнику
было жалко смотреть на него, и в то же время ему хотелось сказать что-то
такое чувствительное, что защемило бы сердце учителя тем же чувством, которым полно его, мельниково, сердце. Но чувствительных слов не
было, хотя голос дрожал и переливался нотами низкими и как бы плачущими. Мельник сознавал, что всё, что произошло между ним и учителем, очень обидно для обоих, и ему захотелось прекратить скорее эту тяжёлую сцену.
И должен ты, учитель, всегда на
такой точке стоять, чтобы человеку до тебя взобраться можно
было.
—
Так. Он кто же тебе
будет? Милый друг, что ли?
— И выпиваешь-таки, видно? — усмехнулся мельник.
— А как же?
Такая жизнь… Нам не
пить нельзя… — спокойно заявила она.
— Кому что назначено, тот и должен нести свою тяжесть… н-да. А вот я приехал с тобой сюда для веселья, а не для постных разговоров. Разговор
такой — совсем ни при чём в нашем деле. Желаю я разгуляться и чтобы с треском… понятно? Сто целковых брошу, но чтобы
был отдых душе. Чтобы вихрь
был! Можешь ты мне в этом деле способствовать? Действуй — десятку дам! Но чтобы — вот как
было!
—
Так бы вы сразу и сказали, а то чешете язык, и невозможно понять — зачем? Посидите, я в минуту ворочусь. Сейчас
будет гармонист, песни
будем петь, спляшем… А вы, пока я хожу, переберитесь-ка вот сюда… — она указала рукой на соседнюю комнату, — да закажите чаю, водки ещё и закуски… Нуте-ка, я тяпну ещё одну!
А он подозвал полового, заказал ему всё, что
было нужно, и перешёл в соседнюю комнату. В ней
было три окна, все на улицу; в одном простенке висела картинка, изображавшая охоту на медведя, в другом — голую женщину. Тихон Павлович посмотрел на них и сел за круглый столик, стоявший перед широким кожаным диваном, над которым опять-таки висела картина, изображавшая не то луга, не то море в тихую погоду. В соседней комнате гудела публика, всё прибывавшая, звенели стаканы, хлопали пробки.
В калеке
было что-то бойкое, бодрящее, и его глаза сверкали
так умно. Тихон Павлович подумал, что, должно
быть, он хороший, весёлый парень, даром что без рук.
— Для начала
выпьем, господа компания! — возгласил Тихон Павлович, и ему очень понравилось то, что он сказал эти слова
так степенно, солидно, веско.
— голосом, полным безнадёжности, и покачивая головой,
пела Таня и улыбалась
такой тоскливой, острой улыбкой.
— Душу мою пронзили!
Будет — тоска моя! Тронули вы меня за сердце… то
есть, часу у меня
такого не
было в жизни!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то
есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не могу
так же? Разве они не
такие же проезжающие, как и я?
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.