Неточные совпадения
— Я читаю запрещенные книги. Их запрещают читать потому, что они говорят правду о нашей, рабочей жизни… Они печатаются тихонько, тайно, и если их у меня найдут — меня посадят в тюрьму, — в тюрьму за
то, что я хочу знать правду.
Поняла?
А вот теперь перед нею сидит ее сын, и
то, что говорят его глаза, лицо, слова, — все это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который верно
понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.
Павел видел улыбку на губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее
понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил,
то усмехаясь,
то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына...
Когда мать услыхала это слово, она в молчаливом испуге уставилась в лицо барышни. Она слышала, что социалисты убили царя. Это было во дни ее молодости; тогда говорили, что помещики, желая отомстить царю за
то, что он освободил крестьян, дали зарок не стричь себе волос до поры, пока они не убьют его, за это их и назвали социалистами. И теперь она не могла
понять — почему же социалист сын ее и товарищи его?
— Плохо
понимают, а
то бы нашли путь! — заметил Павел.
Она
понимала — его посадят в тюрьму за
то, что он говорил сегодня рабочим. Но с
тем, что он говорил, соглашались все, и все должны вступиться за него, значит — долго держать его не будут…
— Всем трудно! — махнув рукой, ответила она. — Может, только
тем, которые
понимают, им — полегче… Но я тоже понемножку
понимаю, чего хотят хорошие-то люди…
И все чаще спрашивала его, что значит
то или другое книжное слово, чуждое ей. Спрашивая, она смотрела в сторону, голос ее звучал безразлично. Он догадался, что она потихоньку учится сама,
понял ее стыдливость и перестал предлагать ей читать с ним. Скоро она заявила ему...
—
Понял! А
то бы не приласкал бы, — никогда он этого не делал!
Она уже многое
понимала из
того, что говорили они о жизни, чувствовала, что они открыли верный источник несчастья всех людей, и привыкла соглашаться с их мыслями.
—
То есть
понять могу, но почувствовать — нет.
Павел и Андрей почти не спали по ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные. Мать знала, что они устраивают собрания в лесу, на болоте, ей было известно, что вокруг слободы по ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики, хватая и обыскивая отдельных рабочих, разгоняя группы и порою арестуя
того или другого.
Понимая, что и сына с Андреем тоже могут арестовать каждую ночь, она почти желала этого — это было бы лучше для них, казалось ей.
Толпа кипела, сквозь нее пробивались к знамени
те, кто
понял его значение, рядом с Павлом становились Мазин, Самойлов, Гусевы; наклонив голову, расталкивал людей Николай, и еще какие-то незнакомые матери люди, молодые, с горящими глазами отталкивали ее…
— Товарищи! — раздался голос Павла. — Солдаты такие же люди, как мы. Они не будут бить нас. За что бить? За
то, что мы несем правду, нужную всем? Ведь эта правда и для них нужна. Пока они не
понимают этого, но уже близко время, когда и они встанут рядом с нами, когда они пойдут не под знаменем грабежей и убийств, а под нашим знаменем свободы. И для
того, чтобы они
поняли нашу правду скорее, мы должны идти вперед. Вперед, товарищи! Всегда — вперед!
— Я не об этом, не об домашнем! — тихо сказала она. И грустно вздохнула, чувствуя себя уколотой
тем, что он не
понял ее. Он, улыбаясь близорукими глазами, задумчиво сказал...
— Нет, видно, смял меня этот день, Первое мая! Неловко мне как-то, и точно по двум дорогам сразу я иду:
то мне кажется, что все
понимаю, а вдруг как в туман попала. Вот теперь вы, — смотрю на вас — барыня, — занимаетесь этим делом… Пашу знаете — и цените его, спасибо вам…
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не
понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для
того всю жизнь работе люди отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
— Видно — уж всем они сыты и тошно им! Знаю я — земский начальник один заставлял мужиков лошади его кланяться, когда по деревне вели, и кто не кланялся,
того он под арест сажал. Ну, зачем это нужно было ему? Нельзя
понять, нельзя!
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она
поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и ушла в свою комнату, унося в груди тихую обиду на людей за
то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа в постели с открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов, отдалась во власть тревог.
— Второй раз сажают — все за
то, что он
понял божью правду и открыто сеял ее… Молодой он, красавец, умный! Газету — он придумал, и Михаила Ивановича он на путь поставил, — хоть и вдвое старше его Михайло-то! Теперь вот — судить будут за это сына моего и — засудят, а он уйдет из Сибири и снова будет делать свое дело…
Мать напряженно вслушивалась в ее речь, но ничего не
понимала, невольно повторяя про себя одни и
те же слова...
На улице с нею здоровались слободские знакомые, она молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую толпу. В коридорах суда и в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то говорили пониженными голосами. Слова казались ей ненужными, она не
понимала их. Все люди были охвачены одним и
тем же скорбным чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
— Ведь вот штука! Глядишь на них, чертей,
понимаешь — зря они все это затеяли, напрасно себя губят. И вдруг начинаешь думать — а может, их правда? Вспомнишь, что на фабрике они все растут да растут, их
то и дело хватают, а они, как ерши в реке, не переводятся, нет! Опять думаешь — а может, и сила за ними?
— Нет, я скажу! Про него идет слух, что он в прошлом году приказчика своего убил из-за его жены. Приказчикова жена с ним живет — это как
понимать? И к
тому же он известный вор…
Матери хотелось сказать ему
то, что она слышала от Николая о незаконности суда, но она плохо
поняла это и частью позабыла слова. Стараясь вспомнить их, она отодвинулась в сторону от людей и заметила, что на нее смотрит какой-то молодой человек со светлыми усами. Правую руку он держал в кармане брюк, от этого его левое плечо было ниже, и эта особенность фигуры показалась знакомой матери. Но он повернулся к ней спиной, а она была озабочена воспоминаниями и тотчас же забыла о нем.
— Человек партии, я признаю только суд моей партии и буду говорить не в защиту свою, а — по желанию моих товарищей, тоже отказавшихся от защиты, — попробую объяснить вам
то, чего вы не
поняли.