Неточные совпадения
Мать, сидя против него,
ответила...
— А — так, — негромко
ответил хохол. — У вдовы глаза хорошие, мне и подумалось, что, может, у
матери моей такие же? Я, знаете, о
матери часто думаю, и все мне кажется, что она жива.
— А я в получку новые куплю! —
ответил он, засмеялся и вдруг, положив ей на плечо свою длинную руку, спросил: — А может, вы и есть родная моя
мать? Только вам не хочется в том признаться людям, как я очень некрасивый, а?
— Буду! — тихо
ответил Федя. Когда он ушел,
мать сказала Павлу...
— Аз есмь! —
ответил он, наклоняя свою большую голову с длинными, как у псаломщика, волосами. Его полное лицо добродушно улыбалось, маленькие серые глазки смотрели в лицо
матери ласково и ясно. Он был похож на самовар, — такой же круглый, низенький, с толстой шеей и короткими руками. Лицо лоснилось и блестело, дышал он шумно, и в груди все время что-то булькало, хрипело…
— На это есть особые причины! —
ответил он, подняв палец кверху. — Так, значит, решено, мамаша? Завтра мы вам доставим материалец, и снова завертится пила разрушения вековой тьмы. Да здравствует свободное слово, и да здравствует сердце
матери! А пока — до свиданья!
— Ничего! —
ответила мать. — Да ведь он себя не выдаст.
— Не хворал, никогда! —
ответила мать. — Дрожите вы вся. Вот я чаем вас напою с вареньем малиновым.
— Кто вознаградит вас за все? — спросила
мать. И, вздохнув,
ответила сама себе...
— Нужно было, чтобы он извинился предо мной! —
отвечала девушка, зябко поводя плечами. Ее спокойствие и суровая настойчивость отозвались в душе
матери чем-то похожим на упрек.
— Я этого не знала! — помолчав,
ответила мать. — Паша о себе ничего не говорит…
— У вас этому не научишься! —
ответила мать усмехаясь. Егор, помолчав, прошелся по комнате, потом подошел к ней и сказал...
Матери казалось, что она понимает его тревогу. А Николай сидел молча, и, когда хохол спрашивал его о чем-либо, он
отвечал кратко, с явной неохотой.
— Прощайте! — сдержав улыбку,
ответила мать. А проводив девочку, подошла к окну и, смеясь, смотрела, как по улице, часто семеня маленькими ножками, шел ее товарищ, свежий, как весенний цветок, и легкий, как бабочка.
Хохол посмотрел на него своими круглыми глазами, мельком взглянул на
мать и с грустью, но твердо
ответил...
—
Мать Павла Власова! —
ответила она, чувствуя, что у нее дрожит под коленами и нижняя губа невольно опускается.
В понятых была Марья Корсунова. Она стояла рядом с
матерью, но не смотрела на нее, и, когда офицер обращался к ней с каким-нибудь вопросом, она, торопливо и низко кланяясь ему, однообразно
отвечала...
— Да, —
ответила мать, смущенная ее богатым костюмом.
Мать, улыбаясь,
ответила...
Софья
ответила с гордостью, как показалось
матери...
Мать взглянула на него и, помолчав,
ответила...
— От Егора Ивановича! — негромко
ответила мать. — Просит вас к себе…
— Сейчас приду! — не открывая,
ответили ей. Она подождала немного и снова постучалась. Тогда дверь быстро отворилась, и в коридор вышла высокая женщина в очках. Торопливо оправляя смятый рукав кофточки, она сурово спросила
мать...
— Знаю!.. —
ответила ей
мать не без гордости. Выйдя из ворот, она остановилась на минуту, поправляя платок, и незаметно, но зорко оглянулась вокруг. Она уже почти безошибочно умела отличить шпиона в уличной толпе. Ей были хорошо знакомы подчеркнутая беспечность походки, натянутая развязность жестов, выражение утомленности и скуки на лице и плохо спрятанное за всем этим опасливое, виноватое мерцание беспокойных, неприятно острых глаз.
— Хватил горячего до слез! — вздохнув,
ответила мать.
— Конечно! —
ответил Николай.
Мать тихо встала и пошла на кухню.
Мать была смята ее порывом, но поняла его и, взволнованная, полная грустного чувства, обняв Сашу, тихонько
ответила...
— Да! — тихо
ответила девушка. Вечером за чаем Софья сказала
матери...
— Слышишь? — толкнув в бок голубоглазого мужика, тихонько спросил другой. Тот, не
отвечая, поднял голову и снова взглянул в лицо
матери. И другой мужик тоже посмотрел на нее — он был моложе первого, с темной редкой бородкой и пестрым от веснушек, худым лицом. Потом оба они отодвинулись от крыльца в сторону.
— Не избалована я! — безотчетно
ответила мать.
— Не нужно этого, милая! —
ответила мать, шагая рядом с ней. Холодный воздух освежил ее, и в ней медленно зарождалось неясное решение. Смутное, но что-то обещавшее, оно развивалось туго, и женщина, желая ускорить рост его, настойчиво спрашивала себя...
Мать вздрогнула, но твердо
ответила...
— Да! — просто
ответила мать, отирая слезы. — Ему везла.
— Не хочу, спасибо, милая! —
ответила мать. Мужик подошел к
матери и быстрым, надорванным голосом заговорил...
— Чужой! —
ответила мать.
— Вдовый! —
ответила мать грустно.
— В тюрьме сидит! —
ответила мать.
Мать вздохнула и тихо
ответила...
— Отоприте! — просительно и тихо
ответили из-за двери.
Мать подняла крючок, толкнула дверь ногой — вошел Игнат и радостно сказал...
Обрадованная,
мать уверенно
ответила...
—
Отвечайте короче, — с усилием, но внятно сказал старик. На скамьях, сзади себя,
мать чувствовала оживление, люди тихо шептались о чем-то и двигались, как бы освобождая себя из паутины серых слов фарфорового человека.
Она, видимо, гордилась своим сыном, быть может, не понимая своего чувства, но ее чувство было знакомо
матери, и она
ответила на ее слова доброй улыбкой, тихими словами...
— Иду! —
ответила мать. — Сейчас оденусь…
— Не знаю! —
ответила мать.
— Я знаю! — тихо
ответил мальчик, исчезая.
Мать улыбнулась. Ее эти приготовления не взволновали — в ней не было предчувствия беды.
Неточные совпадения
— Я, мамонька, здеся, —
отвечал боязливый лепет ребенка, притаившегося сзади около сарафана
матери.
— Да если тебе так хочется, я узнаю прежде о ней и сама подойду, —
отвечала мать. — Что ты в ней нашла особенного? Компаньонка, должно быть. Если хочешь, я познакомлюсь с мадам Шталь. Я знала её belle-soeur, — прибавила княгиня, гордо поднимая голову.
Кити
отвечала, что ничего не было между ними и что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити
ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла сказать
матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
― Никогда, мама, никакой, —
отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо
матери. — Но мне нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотела, я не знаю, что сказать как… я не знаю…
В Ванкувере Грэя поймало письмо
матери, полное слез и страха. Он
ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.