Неточные совпадения
Особенно боялись его
глаз, —
маленькие, острые, они сверлили людей, точно стальные буравчики, и каждый, кто встречался с их взглядом, чувствовал перед собой дикую силу, недоступную страху, готовую бить беспощадно.
Рябое лицо Николая покрылось красными пятнами, его
маленькие серые
глаза не отрываясь смотрели на офицера.
Ей хотелось обнять его, заплакать, но рядом стоял офицер и, прищурив
глаза, смотрел на нее. Губы у него вздрагивали, усы шевелились — Власовой казалось, что этот человек ждет ее слез, жалоб и просьб. Собрав все силы, стараясь говорить
меньше, она сжала руку сына и, задерживая дыхание, медленно, тихо сказала...
От этой злой угрозы на нее повеяло мертвым холодом. Она ничего не сказала в ответ Исаю, только взглянула в его
маленькое, усеянное веснушками лицо и, вздохнув, опустила
глаза в землю.
Рядом с Власовой сидела
маленькая старушка, лицо у нее было сморщенное, а
глаза молодые. Повертывая тонкую шею, она вслушивалась в разговор и смотрела на всех странно задорно.
Она шагала, и ей хотелось толкнуть в спину надзирателя, чтобы он шел быстрее. В
маленькой комнате стоял Павел, улыбался, протягивал руку. Мать схватила ее, засмеялась, часто мигая
глазами, и, не находя слов, тихо говорила...
Он наклонился к ней бледный, в углах его
глаз светло сверкали
маленькие слезинки, губы вздрагивали. Секунду он молчал, мать смотрела на него тоже молча.
Мать взглянула в лицо ему — один
глаз Исая тускло смотрел в шапку, лежавшую между устало раскинутых ног, рот был изумленно полуоткрыт, его рыжая бородка торчала вбок. Худое тело с острой головой и костлявым лицом в веснушках стало еще
меньше, сжатое смертью. Мать перекрестилась, вздохнув. Живой, он был противен ей, теперь будил тихую жалость.
Хохол заметно изменился. У него осунулось лицо и отяжелели веки, опустившись на выпуклые
глаза, полузакрывая их. Тонкая морщина легла на лице его от ноздрей к углам губ. Он стал
меньше говорить о вещах и делах обычных, но все чаще вспыхивал и, впадая в хмельной и опьянявший всех восторг, говорил о будущем — о прекрасном, светлом празднике торжества свободы и разума.
— Ра-азойтись! — тонким голосом кричал
маленький офицерик, размахивая белой саблей. Ноги он поднимал высоко и, не сгибая в коленях, задорно стукал подошвами о землю. В
глаза матери бросились его ярко начищенные сапоги.
Остаток дня прошел в пестром тумане воспоминаний, в тяжелой усталости, туго обнявшей тело и душу. Серым пятном прыгал
маленький офицерик, светилось бронзовое лицо Павла, улыбались
глаза Андрея.
Голос у нее был глуховатый, говорила она медленно, но двигалась сильно и быстро. Большие серые
глаза улыбались молодо и ясно, а на висках уже сияли тонкие лучистые морщинки, и над
маленькими раковинами ушей серебристо блестели седые волосы.
— Сильно ты расхворался, Егор Иванович! — сказал Николай и опустил голову. Мать вздохнула, тревожно обвела
глазами маленькую, тесную комнату.
Мать кивнула головой. Доктор ушел быстрыми, мелкими шагами. Егор закинул голову, закрыл
глаза и замер, только пальцы его рук тихо шевелились. От белых стен
маленькой комнаты веяло сухим холодом, тусклой печалью. В большое окно смотрели кудрявые вершины лип, в темной, пыльной листве ярко блестели желтые пятна — холодные прикосновения грядущей осени.
Мать остановилась у порога и, прикрыв
глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная,
маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в
глаза. Из-за печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе горела лампа.
В воскресенье, прощаясь с Павлом в канцелярии тюрьмы, она ощутила в своей руке
маленький бумажный шарик. Вздрогнув, точно он ожег ей кожу ладони, она взглянула в лицо сына, прося и спрашивая, но не нашла ответа. Голубые
глаза Павла улыбались обычной, знакомой ей улыбкой, спокойной и твердой.
По одну сторону старичка наполнял кресло своим телом толстый, пухлый судья с
маленькими, заплывшими
глазами, по другую — сутулый, с рыжеватыми усами на бледном лице. Он устало откинул голову на спинку стула и, полуприкрыв
глаза, о чем-то думал. У прокурора лицо было тоже утомленное, скучное.
Неточные совпадения
И точно: час без
малого // Последыш говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел! И так расстроился, // Что правый
глаз задергало, // А левый вдруг расширился // И — круглый, как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, // И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков не думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь бы человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в
глазах дворянин,
малый молодой…
Необходимо, дабы градоначальник имел наружность благовидную. Чтоб был не тучен и не скареден, рост имел не огромный, но и не слишком
малый, сохранял пропорциональность во всех частях тела и лицом обладал чистым, не обезображенным ни бородавками, ни (от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями.
Глаза у него должны быть серые, способные по обстоятельствам выражать и милосердие и суровость. Нос надлежащий. Сверх того, он должен иметь мундир.
В
глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный
малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Щеки рдели румянцем,
глаза блестели,
маленькие белые руки, высовываясь из манжет кофты, играли, перевивая его, углом одеяла.