Цитаты со словом «загудеть»
Так жил и Михаил Власов, слесарь, волосатый, угрюмый, с маленькими глазами; они смотрели из-под
густых бровей подозрительно, с нехорошей усмешкой.
— Ну, расходись, сволочь! — глухо говорил он. Сквозь
густые волосы на его лице сверкали крупные желтые зубы. Люди расходились, ругая его трусливо воющей руганью.
В
густых темных волосах блестели седые пряди.
Ей вдруг стало трудно дышать. Широко открыв глаза, она смотрела на сына, он казался ей чуждым. У него был другой голос — ниже,
гуще и звучнее. Он щипал пальцами тонкие, пушистые усы и странно, исподлобья смотрел куда-то в угол. Ей стало страшно за сына и жалко его.
Был конец ноября. Днем на мерзлую землю выпал сухой мелкий снег, и теперь было слышно, как он скрипит под ногами уходившего сына. К стеклам окна неподвижно прислонилась
густая тьма, враждебно подстерегая что-то. Мать, упираясь руками в лавку, сидела и, глядя на дверь, ждала…
Дверь отворили. Сначала в комнату всунулась голова в большой мохнатой шапке, потом, согнувшись, медленно пролезло длинное тело, выпрямилось, не торопясь подняло правую руку и, шумно вздохнув,
густым, грудным голосом сказало...
Являлись и еще люди из города, чаще других — высокая стройная барышня с огромными глазами на худом, бледном лице. Ее звали Сашенька. В ее походке и движениях было что-то мужское, она сердито хмурила
густые темные брови, а когда говорила — тонкие ноздри ее прямого носа вздрагивали.
Мать передавала сыну все эти разговоры, он молча пожимал плечами, а хохол смеялся своим
густым, мягким смехом.
Было слышно, как хохол медленно встал и начал ходить. По полу шаркали его босые ноги. И раздался тихий, заунывный свист. Потом снова
загудел его голос...
Павел молча рассматривал его смуглое широкое лицо в
густой черной бороде и темные глаза. В спокойном взгляде светилось что-то значительное.
За фабрикой, почти окружая ее гнилым кольцом, тянулось обширное болото, поросшее ельником и березой. Летом оно дышало
густыми, желтыми испарениями, и на слободку с него летели тучи комаров, сея лихорадки. Болото принадлежало фабрике, и новый директор, желая извлечь из него пользу, задумал осушить его, а кстати выбрать торф. Указывая рабочим, что эта мера оздоровит местность и улучшит условия жизни для всех, директор распорядился вычитать из их заработка копейку с рубля на осушение болота.
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в
густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного цеха, где на груде старого железа и фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
Павел сошел вниз и встал рядом с матерью. Все вокруг
загудели, споря друг с другом, волнуясь, вскрикивая.
Он пошел домой грустный, усталый. Сзади него шли мать и Сизов, а рядом шагал Рыбин и
гудел в ухо...
Медленно прошел день, бессонная ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И — ночь. Вздыхал и шаркал по стене холодный дождь, в трубе
гудело, под полом возилось что-то. С крыши капала вода, и унылый звук ее падения странно сливался со стуком часов. Казалось, весь дом тихо качается, и все вокруг было ненужным, омертвело в тоске…
Недалеко от стен фабрики, на месте недавно сгоревшего дома, растаптывая ногами угли и вздымая пепел, стояла толпа народа и
гудела, точно рой шмелей. Было много женщин, еще больше детей, лавочники, половые из трактира, полицейские и жандарм Петлин, высокий старик с пушистой серебряной бородой, с медалями на груди.
— Здоровы ли? Выпустили тебя, Павел? Так. Каково живешь, Ниловна? — Он широко улыбался, показывая белые зубы, голос его звучал мягче, чем раньше, лицо еще
гуще заросло бородой.
Второй гудок закричал тише, не так уверенно, с дрожью в звуке,
густом и влажном. Матери показалось, что сегодня он кричит дольше, чем всегда.
Мать с горячей улыбкой на губах шла сзади Мазина и через голову его смотрела на сына и на знамя. Вокруг нее мелькали радостные лица, разноцветные глаза — впереди всех шел ее сын и Андрей. Она слышала их голоса — мягкий и влажный голос Андрея дружно сливался в один звук с голосом сына ее,
густым и басовитым.
Сердце матери забилось слишком сильно, и она начала отставать. Ее быстро оттолкнули в сторону, притиснули к забору, и мимо нее, колыхаясь, потекла
густая волна людей — их было много, и это радовало ее.
И вдруг голова толпы точно ударилась обо что-то, тело ее, не останавливаясь, покачнулось назад с тревожным тихим гулом. Песня тоже вздрогнула, потом полилась быстрее, громче. И снова
густая волна звуков опустилась, поползла назад. Голоса выпадали из хора один за другим, раздавались отдельные возгласы, старавшиеся поднять песню на прежнюю высоту, толкнуть ее вперед...
двумя тяжелыми вздохами отозвались
густые, пониженные голоса. Люди шагнули вперед, дробно ударив ногами землю. И потекла новая песня, решительная и решившаяся.
А сбоку и немного сзади него тяжело шел рослый бритый человек, с толстыми седыми усами, в длинном сером пальто на красной подкладке и с желтыми лампасами на широких штанах. Он тоже, как хохол, держал руки за спиной, высоко поднял
густые седые брови и смотрел на Павла.
Все кружилось, качалось, вздрагивало. В воздухе стоял
густой тревожный шум, подобный матовому шуму телеграфных проволок. Офицер отскочил, раздраженно визжа...
Мать видела в десятке шагов от себя снова
густую толпу людей. Они рычали, ворчали, свистели и, медленно отступая в глубь улицы, разливались во дворы.
Снова остановилась. Тяжко вздохнула, прислушалась. Где-то впереди
гудел народ.
Она проснулась, охваченная дрожью. Как будто чья-то шершавая, тяжелая рука схватила сердце ее и, зло играя, тихонько жмет его. Настойчиво
гудел призыв на работу, она определила, что это уже второй. В комнате беспорядочно валялись книги, одежда, — все было сдвинуто, разворочено, пол затоптан.
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был
густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
Софья положила окурок на блюдце своей чашки, тряхнула головой, ее золотистые волосы рассыпались
густыми прядями по спине, и она ушла, сказав...
— Смотрите, какая славная сосна! — восклицала Софья, указывая матери на дерево. Мать останавливалась и смотрела, — сосна была не выше и не
гуще других.
Раскрытый ворот пропитанной дегтем, когда-то красной, рубахи обнажал сухие ключицы,
густую черную шерсть на груди, и во всей фигуре теперь было еще более мрачного, траурного.
Тишина и сумрак становились
гуще, голоса людей звучали мягче. Софья и мать наблюдали за мужиками — все они двигались медленно, тяжело, с какой-то странной осторожностью, и тоже следили за женщинами.
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову, мать, отирая слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо погладила ее
густые волосы. Женщина медленно повернулась к ней, ее матовые глаза болезненно расширились, она встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
Отворились ворота, на улицу вынесли крышку гроба с венками в красных лентах. Люди дружно сняли шляпы — точно стая черных птиц взлетела над их головами. Высокий полицейский офицер с
густыми черными усами на красном лице быстро шел в толпу, за ним, бесцеремонно расталкивая людей, шагали солдаты, громко стуча тяжелыми сапогами по камням. Офицер сказал сиплым, командующим голосом...
Впереди плыла в воздухе ограбленная крышка гроба со смятыми венками, и, качаясь с боку на бок, ехали верхом полицейские. Мать шла по тротуару, ей не было видно гроба в
густой, тесно окружившей его толпе, которая незаметно выросла и заполнила собой всю широту улицы. Сзади толпы тоже возвышались серые фигуры верховых, по бокам, держа руки на шашках, шагала пешая полиция, и всюду мелькали знакомые матери острые глаза шпионов, внимательно щупавшие лица людей.
Мелькали трости, обломки оград, в дикой пляске кружились крики сцепившихся людей, возвышалось бледное лицо молодого человека, — над бурей злобного раздражения
гудел его крепкий голос...
Толпа покачнулась,
загудела. Мать в бессильной тоске опустила голову. И снова раздался голос Рыбина...
— Крестьяне! —
гудел голос Михаилы. — Разве вы не видите жизни своей, не понимаете, как вас грабят, как обманывают, кровь вашу пьют? Все вами держится, вы — первая сила на земле, — а какие права имеете? С голоду издыхать — одно ваше право!..
Толпа враждебно
загудела, закачалась, надвигаясь на станового, он заметил это, отскочил и выхватил шашку из ножен.
Люди разбились на две группы — одна, окружив станового, кричала и уговаривала его, другая, меньше числом, осталась вокруг избитого и глухо, угрюмо
гудела. Несколько человек подняли его с земли, сотские снова хотели вязать руки ему.
Она говорила с усмешкой в глазах и порой точно вдруг перекусывала свою речь, как нитку. Мужики молчали. Ветер гладил стекла окон, шуршал соломой по крыше, тихонько
гудел в трубе. Выла собака. И неохотно, изредка в окно стучали капли дождя. Огонь в лампе дрогнул, потускнел, но через секунду снова разгорелся ровно и ярко.
Влажный и
густой голос мужика ответил...
Звуки оборвались и возникли снова —
загудел голос Степана...
Он шептал долго, то понижая голос так, что мать едва слышала его слова, то сразу начинал
гудеть сильно и густо. Тогда женщина останавливала его...
В ушах у нее
гудело, доносились громкие крики — вот над стеной явилась третья голова.
Первых слов мать не разобрала, голос у прокурора был плавный,
густой и тек неровно, то — медленно, то — быстрее.
Сизов громко крякнул, завозился. И вся публика, поддаваясь все выше восходившей волне возбуждения,
гудела странно и глухо. Плакала какая-то женщина, кто-то удушливо кашлял. Жандармы рассматривали подсудимых с тупым удивлением, публику — со злобой. Судьи качались, старик тонко кричал...
Самойлов откинулся назад и за спиной жены
гудел, отрывисто выбрасывая слова...
Дома они сели на диван, плотно прижавшись друг к другу, и мать, отдыхая в тишине, снова заговорила о поездке Саши к Павлу. Задумчиво приподняв
густые брови, девушка смотрела вдаль большими мечтающими глазами, по ее бледному лицу разлилось спокойное созерцание.
Ее толкали в шею, спину, били по плечам, по голове, все закружилось, завертелось темным вихрем в криках, вое, свисте, что-то
густое, оглушающее лезло в уши, набивалось в горло, душило, пол проваливался под ее ногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало в ожогах боли, отяжелело и качалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз — они горели знакомым ей смелым, острым огнем, — родным ее сердцу огнем.
Неточные совпадения
Я близко стояла, видела, все зубы ему выкрошил, — плюет он, а кровь густая-густая, темная!..
Цитаты из русской классики со словом «загудеть»
Голова закружилась у Чертопханова; словно колокол
загудел у него под черепом.
Но вот пускает этот живой семафор в белой перчатке, и все ринулось вперед, все
загудело, зазвенело. Загрохотала Москва…
Опять однообразно завизжала скрипка,
загудел и задрожал бубен.
Ободрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко
загудело от козацкого крика все поле.
Не успели пушкари опамятоваться от этого зрелища, как их ужаснуло новое;
загудели на соборной колокольне колокола, и вдруг самый большой из них грохнулся вниз.
Синонимы к слову «загудеть»
Предложения со словом «загудеть»
- Толпа одобрительно загудела, выражая благодарность красивому молодому человеку, который бросил с балкона мешочек с деньгами.
- В глазах резко потемнело, в голове загудело, видно поднялось давление, во рту пересохло.
- Толпа загудела. Он ведь подошёл слишком быстро. Ричи за пару секунд может прекратить жизнь этого безумца. Однако серый зверь выжидал.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «загудеть»
Значение слова «загудеть»
Дополнительно