— Вам снова, — говорит, — надо тронуться в путь, чтобы новыми глазами видеть жизнь народа. Книгу вы не принимаете, чтение мало вам даёт, вы всё ещё не верите, что в книгах не
человеческий разум заключён, а бесконечно разнообразно выражается единое стремление духа народного к свободе; книга не ищет власти над вами, но даёт вам оружие к самоосвобождению, а вы — ещё не умеете взять в руки это оружие!
Неточные совпадения
Только эта усмешка и оставалась у меня от его речей. Точно он на всё из-за угла смотрел, кем-то изгнанный отовсюду и даже не очень обижаясь, что изгнали. Остра и догадлива была его мысль, гибка, как змея, но бессильна покорить меня, — не верил я ей, хотя иной раз восхищался ловкостью её, высокими прыжками
разума человеческого.
«Ищите и обрящете» — хорошо это сказано, и не надо забывать этих слов, ибо это слова, поистине достойные
разума человеческого.
А родится она от избытка в человеке жизненной силы его; сила эта — огромна суть и всегда тревожит юный
разум человеческий, побуждая его к деянию.
— Началась, — говорит, — эта дрянная и недостойная
разума человеческого жизнь с того дня, как первая
человеческая личность оторвалась от чудотворной силы народа, от массы, матери своей, и сжалась со страха перед одиночеством и бессилием своим в ничтожный и злой комок мелких желаний, комок, который наречён был — «я». Вот это самое «я» и есть злейший враг человека! На дело самозащиты своей и утверждения своего среди земли оно бесполезно убило все силы духа, все великие способности к созданию духовных благ.
Теория Гарнака о том, что догматы были рационализацией христианства, интеллектуализмом, внесением начал греческой философии, опровергается всей историей Церкви, которая учит, что все догматы были мистичны и безумны, опытны и для разума человеческого антиномичны, ереси же были рационалистичны,
человеческим разумом устраняли антиномичность, были выдумкой человеческой.
Наконец до того разъярились, что стали выбегать на улицу и суконными языками, облитыми змеиным ядом, изрыгали хулу и клевету. Проклинали
человеческий разум и указывали на него, как на корень гнетущих нас зол; предвещали всевозможные бедствия, поселяли в сердцах тревогу, сеяли ненависть, раздор и междоусобие и проповедовали всеобщее упразднение. И в заключение — роптали, что нам не внимают.
Неточные совпадения
Он издавна привык думать, что идея — это форма организации фактов, результат механической деятельности
разума, и уверен был, что основное
человеческое коренится в таинственном качестве, которое создает исключительно одаренных людей, каноника Джонатана Свифта, лорда Байрона, князя Кропоткина и других этого рода.
— Он говорит, что внутренний мир не может быть выяснен навыками
разума мыслить мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное
человеческое, убивают свободу воображения идеями, догмами…
«Эта мысль, конечно, будет признана и наивной и еретической. Она — против всех либеральных и социалистических канонов. Но вполне допустимо, что эта мысль будет руководящей
разумом интеллигенции. Иерархическая структура
человеческого общества обоснована биологией. Даже черви — неодинаковы…»
Самую любовь он обставлял всей прелестью декораций, какою обставила ее
человеческая фантазия, осмысливая ее нравственным чувством и полагая в этом чувстве, как в
разуме, «и может быть, тут именно более, нежели в
разуме» (писал он), бездну, отделившую человека от всех не
человеческих организмов.
Допущение существования двух природ — божественной и
человеческой, которые могут быть соединены, но не тождественны и не слиянны, есть истина, непонятная объективирующему
разуму, сверхразумная, ибо
разум сам по себе склонен или к монизму, или к дуализму.