Неточные совпадения
Вытолкал я его вон из конторы. Прибаутки его не
хотел я понять, потому что, считая себя верным слугой бога, и мысли свои считал вернейшими мыслей других
людей, Становилось мне одиноко и тоскливо, чувствую — слабеет душа моя.
— Пусть бы ты всему миру сказал — легче мне! Пред
людьми покаюсь, и они простят, а ты, сволочь, хуже всех, — не
хочу быть обязан тебе, гордец ты и еретик! Сгинь, да не введёшь меня в кровавый грех!
Пришёл к себе, лёг — под боком книжка эта оказалась. Засветил огонь, начал читать из благодарности к наставнику. Читаю, что некий кавалер всё мужей обманывает, по ночам лазит в окна к жёнам их; мужья ловят его,
хотят шпагами приколоть, а он бегает. И всё это очень скучно и непонятно мне. То есть я, конечно, понимаю — балуется молодой
человек, но не вижу, зачем об этом написано, и не соображу — почему должен я читать подобное пустословие?
— Опять, Матвей, обыграли меня эти монахи. Что есть монах?
Человек, который
хочет спрятать от
людей мерзость свою, боясь силы её. Или же
человек, удручённый слабостью своей и в страхе бегущий мира, дабы мир не пожрал его. Это суть лучшие монахи, интереснейшие, все же другие — просто бесприютные
люди, прах земли, мертворождённые дети её.
— Ты мне не нужна, — говорю, — а нужно мне горе твоё,
хочу я знать всё, чем
люди мучаются.
И лицо у неё окаменело.
Хотя и суровая она, а такая серьёзная, красивая, глаза тёмные, волосы густые. Всю ночь до утра говорили мы с ней, сидя на опушке леса сзади железнодорожной будки, и вижу я — всё сердце у
человека выгорело, даже и плакать не может; только когда детские годы свои вспоминала, то улыбнулась неохотно раза два, и глаза её мягче стали.
Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога ищет
человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду
человека, и уходит он от себя самого,
хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и всё ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в
людях не святую тревогу богоискания, но лишь страх пред лицом жизни, не стремление к радости о господе, а заботу — как избыть печаль?
К зиме я всегда старался продвинуться на юг, где потеплей, а если меня на севере снег и холод заставал, тогда я ходил по монастырям. Сначала, конечно, косятся монахи, но покажешь себя в работе — и они станут ласковее, — приятно им, когда
человек хорошо работает, а денег не берёт. Ноги отдыхают, а руки да голова работают. Вспоминаешь всё, что видел за лето,
хочешь выжать из этого бремени чистую пищу душе, — взвешиваешь, разбираешь,
хочешь понять, что к чему, и запутаешься, бывало, во всём этом до слёз.
— Ребёночка
хочу… Как беременна-то буду, выгонят меня! Нужно мне младенца; если первый помер — другого
хочу родить, и уж не позволю отнять его, ограбить душу мою! Милости и помощи прошу я, добрый
человек, помоги силой твоей, вороти мне отнятое у меня… Поверь, Христа ради, — мать я, а не блудница, не греха
хочу, а сына; не забавы — рождения!
Но связан и стеснён
человек в деяниях своих, извне препятствуют ему всячески, — всё
хотят, чтобы он хлеб и железо добывал, а не живые сокровища из недр духа своего.
Смущён я непонятной храбростью старика, и
хотя забавен гнев его, а неловко мне, что я так разозлил
человека.
«Что тут — все дороги на этот завод?» — думаю и кружусь по деревням, по лесам, ползаю, словно жук в траве, вижу издали эти заводы. Дымят они, но не манят меня. Кажется, что потерял я половину себя, и не могу понять — чего
хочу? Плохо мне. Серая, ленивая досада колеблется в душе, искрами вспыхивает злой смешок, и хочется мне обижать всех
людей и себя самого.
Видимо, считают они себя
людьми зажиточной души, а я для них подобен нищему, — и вот, не торопясь, готовятся напоить от мудрости своей жаждущую душу мою. Ссориться, спорить с ними
хочу, а к чему привязаться — не умею, не вижу, и это ещё больше разжигает меня. Спрашиваю зря...
Снова не то: усомнился я в боге раньше, чем увидал
людей. Михайла, округлив глаза, задумчиво смотрит мне в лицо, а дядя тяжело шагает по комнате, гладит бороду и тихонько мычит. Нехорошо мне пред ними, что принижаю себя ложью. В душе у меня бестолково и тревожно; как испуганный рой пчёл, кружатся мысли, и стал я раздражённо изгонять их —
хочу опустошить себя. Долго говорил, не заботясь о связности речи, и, пожалуй, нарочно путал её: коли они умники, то должны всё разобрать. Устал и задорно спрашиваю...
Народ на заводе — по недугу мне: всё этакие резкие
люди, смелые, и
хотя матерщинники, похабники и часто пьяницы, но свободный, бесстрашный народ. Не похож он на странников и холопов земли, которые обижали меня своей робостью, растерянной душой, безнадёжной печалью, мелкой жуликоватостью в делах с богом и промеж себя.
Эти
люди в мыслях дерзкие, и
хотя озлоблены каторжным трудом — ссорятся, даже дерутся друг с другом, — но ежели начальство нарушает справедливость, все они встают против его, почти как один.
А те парни, которые к Михайле ходят, всегда впереди, говорят громче всех и совершенно ничего не боятся. Раньше, когда я о народе не думал, то и
людей не замечал, а теперь смотрю на них и всё
хочу разнообразие открыть, чтобы каждый предо мной отдельно стоял. И добиваюсь этого и — нет: речи разные, и у каждого своё лицо, но вера у всех одна и намерение едино, — не торопясь, но дружно и усердно строят они нечто.
— Я, — мол, — не потому в монахи пошёл, что сытно есть
хотел, а потому, что душа голодна! Жил и вижу: везде работа вечная и голод ежедневный, жульничество и разбой, горе и слёзы, зверство и всякая тьма души. Кем же всё это установлено, где наш справедливый и мудрый бог, видит ли он изначальную, бесконечную муку
людей своих?
Разрывается душа моя надвое:
хочу оставаться с этими
людьми, тянет меня идти проверять новые мысли мои, искать неизвестного, который похитил свободу мою и смутил дух мой.
«Парень этот ищет знамений, — он сам чудо, коли мог сохранить, в ужасах жизни, любовь к
человеку! И толпа, которая слушала меня, — чудо, ибо вот — не оглохла она и не ослепла,
хотя долго и усердно оглушали, ослепляли её. И ещё большее чудо — Михайла с товарищами!»
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Я узнал это от самых достоверных
людей,
хотя он представляет себя частным лицом.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.
«Это, говорит, молодой
человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не
хочет платить».
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого
хочешь, лишь бы
человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…