Неточные совпадения
Но теперь он начинал чувствовать к ним жадное любопытство чужого
человека, ничем не похожего на них. Раньше он стыдился слушать рассказы о хитрости женщин, о жадной их плоти, лживом уме, который всегда в плену тела их, а теперь он слушал всё это внимательно и молча; смотрел в землю, и
пред ним из неё выступали очертания нагого тела.
Но церковь была почти не освещена, только в алтаре да
пред иконами, особо чтимыми, рассеянно мерцали свечи и лампады, жалобно бросая жёлтые пятна на чёрные лики. Сырой мрак давил
людей, лиц их не было видно, они плотно набили храм огромным, безглавым, сопящим телом, а над ними, на амвоне, точно в воздухе, качалась тёмная фигура священника.
Много в ней живёт разного и множество неожиданного, такого, что возникает вдруг и
пред чем сам же
человек останавливается с великим недоумением и не понимая — откуда в нём такое?
«До чего забаловали
человека! — негодующе думал он. — Баба ему понадобилась, на получи;
человека пожелал склонить
пред собою — помогают! Говорят против господ, а сами из мужика готовят барина — зачем? А кто такое Максим — неизвестно. Например — Вася, — кто его извёл?»
Большое гостеприимное хозяйство восстановляет нарушенный порядок; монахи кружатся в ленивой, усталой суете, а наверху горы,
пред крыльцом кельи старца Иоанна, собрался полукруг
людей, терпеливо и молча ожидающих утешения, и среди них — Кожемякин.
Пытливо оглядывая толпу склонившихся
пред ним
людей, глаза его темнели, суживались, лицо на минуту становилось строгим и сухим. Потом вокруг тонкого носа и у налимьего рта собирались морщинки, складываясь в успокоительную, мягкую улыбку, холодный блеск глаз таял, из-под седых усов истекал бодрый, ясный, командующий голос...
«Верит», — думал Кожемякин. И всё яснее понимал, что эти
люди не могут стать детьми, не смогут жить иначе, чем жили, — нет мира в их грудях, не на чем ему укрепиться в разбитом, разорванном сердце. Он наблюдал за ними не только тут,
пред лицом старца, но и там, внизу, в общежитии; он знал, что в каждом из них тлеет свой огонь и неслиянно будет гореть до конца дней
человека или до опустошения его, мучительно выедая сердцевину.
А
пред ним всплывали смутно картины иной возможной жизни: вот он сидит в семье своих окуровских
людей, спокойно и солидно беседуя о разных делах, и все слушают его с почтительным вниманием.
— Бессомненно, что если
люди не найдут путей соединения в строгие ряды, то и
человек должен беспомощно пропасть в страхе
пред собственным своим умалением души…
Это меня — не обижает: всех деловых
людей вначале жульём зовут, а после — ходят
пред ними на четвереньках и — предо мной тоже — в свою пору — на четвереньки встанут-с; но — это между прочим-с!
«Один
пред другим давали клятву быть вместе, как один
человек, друг другу во всём помогать, друг друга из беды выручать, жизнью за друга жертвовать, за смерть друга мстить».
— От всеобщей жестокости, и — это надо объявить! А жестокость — со страха друг
пред другом, страх же — опять от жестокости, — очень просто! Тут — кольцо! И, значит, нужно, чтобы некоторые
люди отказались быть жестокими, тогда — кольцо разорвётся. Это и надо внушить детям.
«Тем жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется оно
пред тобой, — увидишь ты в нём улыбку тебе. И тем
людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а — найти его около себя и сказать ему честно всё, что потерпел
человек от жизни, пусть знает юность, отчего
человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра на земле».
Неточные совпадения
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много
люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало перед пахарем, // Как войско
пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трех аршин с вершком, и что же? — прибыл в тот город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того, что сего, впрочем, достойного
человека предали суду.
Вольнодумцы, конечно, могут (под личною, впрочем, за сие ответственностью) полагать, что
пред лицом законов естественных все равно, кованая ли кольчуга или кургузая кучерская поддевка облекают начальника, но в глазах
людей опытных и серьезных материя сия всегда будет пользоваться особливым перед всеми другими предпочтением.
«Точию же, братие, сами себя прилежно испытуйте, — писали тамошние посадские
люди, — да в сердцах ваших гнездо крамольное не свиваемо будет, а будете здравы и
пред лицом начальственным не злокозненны, но добротщательны, достохвальны и прелюбезны».
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это был скромный, тихий
человек, очевидно преклонявшийся
пред знанием отставного гвардейца и
пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его побудило ехать в Сербию, он скромно отвечал: