Кроткий весенний день таял в бледном небе, тихо качался прошлогодний жухлый бурьян, с поля гнали стадо, сонно и сыто мычали коровы. Недавно оттаявшая земля дышала сыростью, обещая густые травы и много цветов. Бил бондарь, скучно звонили к вечерней великопостной службе в маленький, неубедительный, но крикливый колокол. В монастырском саду копали гряды, был слышен молодой смех и говор огородниц; трещали воробьи, пел жаворонок, а от холмов за
городом поднимался лёгкий голубой парок.
Неточные совпадения
Был август, на ветле блестело много жёлтых листьев, два из них, узенькие и острые, легли на спину Ключарева. Над
городом давно
поднялось солнце, но здесь, в сыром углу огорода, земля была покрыта седыми каплями росы и чёрной, холодной тенью сарая.
Молодые травы на холме радостно кланялись утренней заре, стряхивая на парную землю серебро росы, розовый дым
поднимался над
городом, когда Кожемякин шёл домой.
…Весна была жаркая, грозила засухой, с болот
поднимался густой, опаловый туман и, растекаясь в безветренном воздухе, приносил в
город душный, кислый запах гниющих трав.
Луна всходила огромная, словно колесо; багровая и злая, она
поднималась над
городом медленно и тоже изливала тяжкую духоту.
Через несколько дней из «гнилого угла» подул влажный ветер, над Ляховским болотом
поднялась чёрно-синяя туча и, развёртываясь в знойном небе траурным пологом, поплыла на
город.
А рассвет был чист, безоблачен и ласков,
город сделался мил и глазам и душе, когда стоял, будто розовым снегом осеян, и дым из труб
поднимался, словно из кадил многих.
Кожемякин
поднялся, не желая — зевнул, поглядел вдоль улицы, в небо, уже начинавшее краснеть, на чёрные холмы за
городом и нехотя ушёл.
Это служило сторожу развлечением, а обществу ручательством, что бдящий над ним не спит и не дремлет. Но и эта предосторожность не всегда помогала; случалось, что сторож обладал способностью альбатроса: он спал, ходя и кланяясь, а спросонья бил ложный всполох, приняв за губернатора помещичью карету, и тогда в
городе поднималось напрасное смятение, оканчивавшееся тем, что чиновники снова размундиривались и городническая тройка откладывалась, а неосмотрительного стража слегка или не слегка секли.
О. Игнатий умолк, и ему представилось что-то большое, гранитное, страшное, полное неведомых опасностей и чуждых, равнодушных людей. И там, одинокая, слабая, была его Вера, и там погубили ее. Злая ненависть к страшному и непонятному
городу поднялась в душе о. Игнатия и гнев против дочери, которая молчит, упорно молчит.
О чем говорит проповедник? Ася, самая младшая из всего пансиона и всегда засыпающая от проповеди, нынче в первый раз не спит. Не спит, а тихо и крупно плачет. Но хуже, чем “не приехал”, другая мысль: “А вдруг приехал? И, не застав, уехал? Нынче ведь пасхальное воскресенье, весь
город подымется в “Ангела”, герр Майер ведь с провизией, он не может ждать”.
Точно особенный
город поднимался там, весь каменный, с золотыми точками крестов и глав, с садами и огородами, с внешне строгой обрядной жизнью древнего благочестия, с хозяйским привольем закромов, амбаров, погребиц, сараев, рабочих казарм, затейливых беседок и вышек.
Неточные совпадения
Словом, пошли толки, толки, и весь
город заговорил про мертвые души и губернаторскую дочку, про Чичикова и мертвые души, про губернаторскую дочку и Чичикова, и все, что ни есть,
поднялось.
В то же время, наблюдая жизнь
города, он убеждался, что процесс «успокоения», как туман,
поднимается снизу, от земли, и что туман этот становится все гуще, плотнее.
Тогда он поехал в Кисловодск, прожил там пять недель и, не торопясь, через Тифлис, Баку, по Каспию в Астрахань и по Волге
поднялся до Нижнего, побывал на ярмарке, посмотрел, как
город чистится, готовясь праздновать трехсотлетие самодержавия, с той же целью побывал в Костроме.
Самгин стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно.
Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого
поднималась в небо, как палец, украшенный розоватым ногтем. В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо пели колокола церквей, благовестя к вечерней службе. Клим вынул часы, посмотрел на них.
Отчет заключался надеждой его автора, что «наш уважаемый сотрудник, смелый и оригинальный мыслитель, посетит наш
город и прочтет эту глубоко волнующую лекцию. Нам весьма полезно
подняться на высоту изначальных идей, чтоб спокойно взглянуть оттуда на трагические ошибки наши».