Неточные совпадения
— Позвольте! Это уж напрасно, — сказал тоном обиженного человека кто-то за спиною Самгина. — Тут происходит событие, которое надо
понимать как единение народа с
царем…
Этого
царя, говорит, убили за то, что он обманул народ, —
понимаете?
— Интересуюсь
понять намеренность студентов, которые убивают верных слуг
царя, единственного защитника народа, — говорил он пискливым, вздрагивающим голосом и жалобно, хотя, видимо, желал говорить гневно. Он мял в руках туго накрахмаленный колпак, издавна пьяные глаза его плавали в желтых слезах, точно ягоды крыжовника в патоке.
Тут он
понял, что говорил не о
царе, а — о себе. Он был уверен, что Дмитрий не мог догадаться об этом, но все-таки почувствовал себя неприятно и замолчал, думая...
— Так. Значит — красного флага не пожелали? — спрашивал Кутузов, неуместно посмеиваясь в бороду. — Ну, что ж? Теперь
поймут, что
царь не для задушевной беседы с ним, а для драки.
— Пристрелить тебя — вот тебе расчет!
Понимаете, — подскочил он к Самгину, — душегуба защищает,
царя! Имеет, дескать, права — душить, а?
— Вот — из пушек уговаривают народ, — живи смирно! Было это когда-нибудь в Москве? Чтобы из пушек в Москве, где
цари венчаются, а? — изумленно воскликнул он, взмахнув рукою с шапкой в ней, и, помолчав, сказал: — Это надо
понять!
— И никак невозможно
понять, кто допускае расхищение трудов и зачем
царь отказуется править народом…
— Я сам был свидетелем, я ехал рядом с Бомпаром. И это были действительно рабочие. Ты
понимаешь дерзость? Остановить карету посла Франции и кричать в лицо ему: «Зачем даете деньги нашему
царю, чтоб он бил нас? У него своих хватит на это».
— Профессор Захарьин в Ливадии, во дворце, орал и топал ногами на придворных за то, что они поместили больного
царя в плохую комнату, — вот это я
понимаю! Вот это власть ума и знания…
— Немцы считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот
царь был врагом бога, и народ
понимал его как антихриста. Наши
цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
—
Понять — трудно, — согласился Фроленков. — Чего надобно немцам? Куда лезут? Ведь — вздуем. Торговали — хорошо. Свободы ему, немцу, у нас — сколько угодно! Он и генерал, и управляющий, и булочник, будь чем хошь, живи как любишь. Скажите нам: какая причина войны? Король
царем недоволен, али что?
— Ага? — рявкнул он и громогласно захохотал, указывая пальцем на Осипа. —
Понял? Всяк человек сам себе хозяин, а над ним —
царь да бог. То-то!
Неточные совпадения
И каждое не только не нарушало этого, но было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых, детей и стариков — со всеми, с мужиком, с Львовым, с Кити, с нищими и
царями,
понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
Сначала мне показалось странным сопоставление —
царь и хунхузы, но, вникнув в смысл его слов, я
понял ход его мысли. Раз происходит сортировка людей по сословиям, то должны быть богатые и бедные, праздные и трудящиеся. Раз их сортируют на честных и бесчестных, то преступный элемент отделяется, ассоциируется и образует нечто вроде особой касты, по-китайски именуемой хунхузами.
Понимаю, // Великий
царь, но горю пособить // Не вижу средств.
Настанет год — России черный год, — // Когда
царей корона упадет, // Забудет чернь к ним прежнюю любовь, // И пища многих будет смерть и кровь; // Когда детей, когда невинных жен // Низвергнутый не защитит закон; // Когда чума от смрадных мертвых тел // Начнет бродить среди печальных сел, // Чтобы платком из хижин вызывать; // И станет глад сей бедный край терзать, // И зарево окрасит волны рек: — // В тот день явится мощный человек, // И ты его узнаешь и
поймешь, // Зачем в руке его булатный нож.
Не
понимаю, отчего лебедь считался в старину лакомым или почетным блюдом у наших великих князей и даже
царей; вероятно, знали искусство делать его мясо мягким, а мысль, что лебедь служил только украшением стола, должна быть несправедлива.