Неточные совпадения
А через несколько дней мальчик почувствовал, что
мать стала внимательнее, ласковей, она даже спросила его...
Мать нежно гладила горячей рукой его лицо. Он не
стал больше говорить об учителе, он только заметил: Варавка тоже не любит учителя. И почувствовал, что рука
матери вздрогнула, тяжело втиснув голову его в подушку. А когда она ушла, он, засыпая, подумал: как это странно! Взрослые находят, что он выдумывает именно тогда, когда он говорит правду.
Мать Клима тотчас же ушла, а девочка, сбросив подушку с головы, сидя на полу,
стала рассказывать Климу, жалобно глядя на него мокрыми глазами.
Встречаясь, они улыбались друг другу, и улыбка
матери была незнакома Климу, даже неприятна, хотя глаза ее, потемнев,
стали еще красивее.
Но ему было скучно до отупения.
Мать так мало обращала внимания на него, что Клим перед завтраком, обедом, чаем тоже
стал прятаться, как прятались она и Варавка. Он испытывал маленькое удовольствие, слыша, что горничная, бегая по двору, по саду, зовет его.
Мать улыбалась, глядя на него, но и ее глаза были печальны. Наконец, засунув руку под одеяло, Варавка
стал щекотать пятки и подошвы Клима, заставил его рассмеяться и тотчас ушел вместе с
матерью.
Мать и Варавка куда-то ушли, а Клим вышел в сад и
стал смотреть в окно комнаты Лидии.
Говорил он громко, точно глухой, его сиповатый голос звучал властно. Краткие ответы
матери тоже
становились все громче, казалось, что еще несколько минут — и она начнет кричать.
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его. В столовой после ужина
мать, почему-то очень настойчиво,
стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя у открытого окна в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
Очень удивляла Клима дружба Лидии с Алиной Телепневой, которая,
становясь ослепительно красивой, явно и все более глупела, как это находил Клим после слов
матери, сказавшей...
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с
матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать
стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
Клим заметил, что с
матерью его она
стала говорить не так сухо и отчужденно, как раньше, а
мать тоже — мягче с нею.
Оживление Дмитрия исчезло, когда он
стал расспрашивать о
матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь, в голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа, напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
Вера Петровна долго рассуждала о невежестве и тупой злобе купечества, о близорукости суждений интеллигенции, слушать ее было скучно, и казалось, что она старается оглушить себя. После того, как ушел Варавка,
стало снова тихо и в доме и на улице, только сухой голос
матери звучал, однообразно повышаясь, понижаясь. Клим был рад, когда она утомленно сказала...
Подозрительно было искусно сделанное
матерью оживление, с которым она приняла Макарова; так она встречала только людей неприятных, но почему-либо нужных ей. Когда Варавка увел Лютова в кабинет к себе, Клим
стал наблюдать за нею. Играя лорнетом, мило улыбаясь, она сидела на кушетке, Макаров на мягком пуфе против нее.
Но его недоверие к людям,
становясь все более легко возбудимым, цепко ухватилось за слова
матери, и Клим задумался, быстро пересматривая слова, жесты, улыбки приятной женщины.
«Как неловко и брезгливо сказала
мать: до этого», — подумал он, выходя на двор и рассматривая флигель; показалось, что флигель отяжелел,
стал ниже, крыша старчески свисла к земле. Стены его излучали тепло, точно нагретый утюг. Клим прошел в сад, где все было празднично и пышно, щебетали птицы, на клумбах хвастливо пестрели цветы. А солнца так много, как будто именно этот сад был любимым его садом на земле.
Мать сморщила лицо так, что кожа напудренных щек
стала шероховатой, точно замша.
Настроение Самгина
становилось тягостным. С
матерью было скучно, неловко и являлось чувство, похожее на стыд за эту скуку. В двери из сада появился высокий человек в светлом костюме и, размахивая панамой, заговорил грубоватым басом...