Неточные совпадения
Он видел себя умнее
всех в классе, он уже
прочитал не мало таких книг,
о которых его сверстники не имели понятия, он чувствовал, что даже мальчики старше его более дети, чем он.
Они, трое,
все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за книгой,
читал он — опираясь локтями
о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув ноги, держа книгу на коленях, в зубах его торчал карандаш. На стук в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали три, четыре раза.
—
Все — Лейкины, для развлечения пишут. Еще Короленко — туда-сюда, но — тоже!
О тараканах написал. В городе таракан — пустяк, ты его в деревне понаблюдай да опиши. Вот — Чехова хвалят, а он фокусник бездушный, серыми чернилами мажет,
читаешь — ничего не видно. Какие-то
все недоростки.
— Пригласил вас, чтоб лично вручить бумаги ваши, — он постучал тупым пальцем по стопке бумаг, но не подвинул ее Самгину, продолжая
все так же: — Кое-что
прочитал и без комплиментов скажу — оч-чень интересно! Зрелые мысли, например:
о необходимости консерватизма в литературе. Действительно, батенька, черт знает как начали писать; смеялся я,
читая отмеченные вами примерчики: «В небеса запустил ананасом, поет басом» — каково?
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад он
читал в пошлом «Московском листке» скандальную заметку
о студенте с фамилией, скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную дома свиданий в краже у него денег, но свидетели обвиняемой показали, что она
всю эту ночь до утра играла роль не горничной, а клиентки дома, была занята с другим гостем и потому — истец ошибается, он даже не мог видеть ее. Заметка была озаглавлена: «Ошибка ученого».
— Он нам замечательно рассказывал, прямо — лекции
читал о том, сколько сорных трав зря сосет землю, сколько дешевого дерева, ольхи, ветлы, осины, растет бесполезно для нас. Это, говорит,
все паразиты, и надобно их истребить с корнем. Дескать, там, где растет репей, конский щавель, крапива, там подсолнухи и всякая овощь может расти, а на месте дерева, которое даже для топлива — плохо, надо сажать поделочное, ценное — дуб, липу, клен. Произрастание, говорит, паразитов неразумно допускать, неэкономично.
И стала рассказывать
о Спиваке; голос ее звучал брезгливо, после каждой фразы она поджимала увядшие губы; в ней чувствовалась неизлечимая усталость и злая досада на
всех за эту усталость. Но говорила она тоном, требующим внимания, и Варвара слушала ее, как гимназистка, которой не любимый ею учитель
читает нотацию.
Спокойное молчание полей внушительно противоречило
всему, что Самгин
читал, слышал, и гасило мысли
о возможности каких-то социальных катастроф.
— Ну, — сказал он, не понижая голоса, —
о ней
все собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику понимаю. Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете — рассказ напечатал я, — не
читали?
— Нет, — сказал Самгин. Рассказ он
читал, но не одобрил и потому не хотел говорить
о нем. Меньше
всего Иноков был похож на писателя; в широком и как будто чужом пальто, в белой фуражке, с бородою, которая неузнаваемо изменила грубое его лицо, он был похож на разбогатевшего мужика. Говорил он шумно, оживленно и, кажется, был нетрезв.
«Всякого заинтересовала бы. Гедонизм. Чепуха какая-то. Очевидно — много
читала. Говорит в манере героинь Лескова.
О поручике вспомнила после
всего и равнодушно. Другая бы ужасалась долго. И — сентиментально… Интеллигентские ужасы всегда и вообще сентиментальны… Я, кажется, не склонен ужасаться. Не умею. Это — достоинство или недостаток?»
— Ну, это — хорошо, что «На горах» не
читают; там автор писал
о том, чего не видел, и наплел чепухи. Все-таки —
прочитай.
— Нас любят
все, кроме немцев, — турки, японцы, — возгласил доктор. — Турки без ума от Фаррера, японцы — от Лоти.
Читали вы «Рай животных» Франсиса Жамма?
О, — это вещь!
— Для серьезной оценки этой книги нужно, разумеется,
прочитать всю ее, — медленно начал он, следя за узорами дыма папиросы и с трудом думая
о том, что говорит. — Мне кажется — она более полемична, чем следовало бы. Ее идеи требуют… философского спокойствия. И не таких острых формулировок… Автор…
— Ах, Клим Иванович, — почему литераторы так мало и плохо пишут
о женских судьбах? Просто даже стыдно
читать:
все любовь, любовь…
Он знал
все,
о чем говорят в «кулуарах» Государственной думы, внутри фракций, в министерствах, в редакциях газет, знал множество анекдотических глупостей
о жизни царской семьи, он находил время
читать текущую политическую литературу и, наскакивая на Самгина, спрашивал...
Среда, в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые
читали историю Французской революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали политику с кокетством, молодые литераторы, еще не облаянные и не укушенные критикой, собакой славы, но уже с признаками бешенства в их отношении к вопросу
о социальной ответственности искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или иной партии, но, видимо, не уверенные, что программы способны удовлетворить
все разнообразие их желаний.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Полно, братец,
о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше
о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись,
прочти всем нам вслух.
Одет в военного покроя сюртук, застегнутый на
все пуговицы, и держит в правой руке сочиненный Бородавкиным"Устав
о неуклонном сечении", но, по-видимому, не
читает его, а как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
Он
прочел письма. Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть
о том речи.
Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это
всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно
прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей и чувств, которых он не мог передать окружающим, и теперь он изливал в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и неудачи и планы хозяйства, и мысли и замечания
о книгах, которые он
читал, и в особенности идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика
всех старых сочинений
о хозяйстве.