Неточные совпадения
— Как
вы, молодежь, мало читаете, как мало знаете! — сокрушалась она. —
Наше поколение…
— Знакома я с ним шесть лет, живу второй год, но вижу редко, потому что он все прыгает во все стороны от меня. Влетит, как шмель, покружится, пожужжит немножко и вдруг: «Люба, завтра я в Херсон еду». Merci, monsieur. Mais — pourquoi? [Благодарю
вас. Но — зачем? (франц.)] Милые мои, — ужасно нелепо и даже горестно в
нашей деревне по-французски говорить, а — хочется! Вероятно, для углубления нелепости хочется, а может, для того, чтоб напомнить себе о другом, о другой жизни.
— Когда я слушаю споры, у меня возникает несколько обидное впечатление; мы, русские люди, не умеем владеть умом. У нас не человек управляет своей мыслью, а она порабощает его.
Вы помните, Самгин, Кутузов называл
наши споры «парадом парадоксов»?
— Нет,
вы подумайте обо всем порядке
нашей жизни, как нами управляют, например?
—
Вы, Тимофей Степанович, правильно примечаете: в молодом
нашем поколении велик назревает раскол. Надо ли сердиться на это? — спросил он, улыбаясь янтарными глазками, и сам же ответил в сторону редактора...
— Идем в Валгаллу, так называю я «Волгу», ибо кабак есть русская Валгалла, иде же упокояются
наши герои, а также люди, изнуренные пагубными страстями.
Вас, юноша, какие страсти обуревают?
— Понимаю-с! — прервал его старик очень строгим восклицанием. — Да-с, о республике! И даже — о социализме, на котором сам Иисус Христос голову… то есть который и Христу, сыну бога
нашего, не удался, как это доказано. А
вы что думаете об этом, смею спросить?
— Я к
вам вот почему, — объяснял Дунаев, скосив глаза на стол, загруженный книгами, щупая пальцами «
Наш край». — Не знаете — товарища Варвару не тревожили, цела она?
— Вот
вы пишете: «Двух станов не боец» — я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», — позиция совершенно невозможная в
наше время! Запись эта противоречит другой, где
вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его знанием России, любовью к ней. Любовь, как вера, без дел — мертва!
— Народ здесь, я
вам скажу, черт его знает какой, — объяснял Трифонов, счастливо улыбаясь, крутя в руке рупор. — Бритолобые азиаты работать не умеют,
наши — не хотят. Эй, казак! Трифонов я, — не узнал?
— Господа — протестуйте!
Вы видите — уже бьют! Ведь это —
наши дети… надежда страны, господа!
— Происшествия — пустяки; тут до Тарасовки не боле полутора верст, а там кузнец дела
наши поправит в тую же минуту.
Вы, значит, пешечком дойдете. Н-но, уточки, — весело сказал он лошадям, попятив их.
—
Вы подумайте — насколько безумное это занятие при кратком сроке жизни
нашей! Ведь вот какая штука, ведь жизни человеку в обрез дано. И все больше людей живет так, что все дни ихней жизни — постные пятницы. И — теснота! Ни вору, ни честному — ногу поставить некуда, а ведь человек желает жить в некотором просторе и на твердой почве. Где она, почва-то?
— Волнения начались в деревне Лисичьей и охватили пять уездов Харьковской и Полтавской губернии. Да-с. Там у
вас брат, так? Дайте его адрес. Туда едет Татьяна, надобно собрать материал для заграничников. Два адреса у нас есть, но, вероятно, среди
наших аресты.
— Передайте, пожалуйста, супруге мою сердечную благодарность за ласку. А уж
вам я и не знаю, что сказать за вашу… благосклонность. Странное дело, ей-богу! — негромко, но с упреком воскликнул он. — К
нашему брату относятся, как, примерно, к собакам, а ведь мы тоже, знаете… вроде докторов!
—
Наши сведения — полнейшее ничтожество, шарлатан! Но — ведь это еще хуже, если ничтожество, ху-же! Ничтожество — и водит за нос департамент полиции, градоначальника, десятки тысяч рабочих и —
вас, и
вас тоже! — горячо прошипел он, ткнув пальцем в сторону Самгина, и снова бросил руки на стол, как бы чувствуя необходимость держаться за что-нибудь. — Невероятно! Не верю-с! Не могу допустить! — шептал он, и его подбрасывало на стуле.
—
Вы тут такие ужасы развели, как будто
наша цель напугать и обывателей и рабочих…
— Выбираем ненужное, — на баррикаду
нашу, — сказала она просто, как о деле обычном, житейском, и, отвернувшись, прибавила с упреком: —
Вам бы, одному-то, не гулять, Варюша беспокоится…
— Ну, уж — нет! Это —
наша баррикада, мы не уйдем! Ишь
вы какие!
— Перебьют
наших из пушек-то. Они спорят: уходить или драться, всю ночь спорили. Товарищ Яков за то, чтоб уходить в другое место, где
наших больше…
Вы скажите, чтоб уходили. Калитину скажите, Мокееву и… всем!
—
Вы представить не можете, как трудно в
наши дни жить человеку, который всем хочет только добра… Поверьте, — добавил он еще тише, — они догадываются о вашем значении…
— Вот бы
вас, господ, года на три в мужики сдавать, как
нашего брата в солдаты сдают. Выучились где
вам полагается, и — поди в деревню, поработай там в батраках у крестьян, испытай ихнюю жизнь до точки.
— Разрешите заявить, господа,
наши искренние извинения за причиняемое
вам беспокойство…
— О, благодарю! Но предпочел бы, чтоб в его услугах нуждались
вы. Здесь есть
наш консул?
Вы не знаете? Но
вы, надеюсь, знаете, что везде есть англичане. Я хочу, чтоб позвали англичанина. Я тут не уйду.
— Приятное путешествие
наше сломано, я очень грустно опечален этим.
Вы едете домой, да?
Вы расскажете все это Марина Петровна, пусть она будет смеяться. Это все-таки смешно!
— В болотном
нашем отечестве мы, интеллигенты, поставлены в трудную позицию, нам приходится внушать промышленной буржуазии азбучные истины о ценности науки, — говорил Попов. — А мы начали не с того конца.
Вы — эсдек?
— И скот прирезали, — добавил Бердников. — Ну, я, однако, не жалуюсь. Будучи стоиком, я говорю: «Бей, но — выучи!» Охо-хо! Нуте-кось, выпьемте шампанского за
наше здоровье! Я, кроме этого безвредного напитка, ничего не дозволяю себе, ограниченный человек. — Он вылил в свой бокал рюмку коньяка, чокнулся со стаканом Самгина и ласково спросил: — Надоела
вам моя болтовня?
— Я деловой человек, а это все едино как военный. Безгрешных дел на свете — нет. Прудоны и Марксы доказали это гораздо обстоятельней, чем всякие отцы церкви, гуманисты и прочие… безграмотные души. Ленин совершенно правильно утверждает, что сословие
наше следует поголовно уничтожить. Я сказал — следует, однако ж не верю, что это возможно. Вероятно, и Ленин не верит, а только стращает.
Вы как думаете о Ленине-то?
—
Вас, юристов, эти вопросы не так задевают, как нас, инженеров. Грубо говоря —
вы охраняете права тех, кто грабит и кого грабят, не изменяя установленных отношений.
Наше дело — строить, обогащать страну рудой, топливом, технически вооружать ее. В деле призвания варягов мы лучше купца знаем, какой варяг полезней стране, а купец ищет дешевого варяга. А если б дали денег нам, мы могли бы обойтись и без варягов.
— Это — меньше того, что пишут в
наших буржуазных газетах, не говоря о «Юманите». Незнакомые люди, это стесняет
вас?
Наш прокурор, как
вам известно, зять губернатора и кандидат в прокуроры палаты.
— По чувству уважения и симпатии к
вам, Клим Иванович, разрешите напомнить, что в
нашей практике юристов — и особенно в
наши дни — бывают события, которые весьма… вредно раздуваются.
— Ты — усмехаешься. Понимаю, — ты где-то, там, — он помахал рукою над головой своей. — Вознесся на высоты философические и — удовлетворен собой. А — вспомни-ко
наше детство: тобой — восхищались, меня — обижали. Помнишь, как я завидовал
вам, мешал играть, искал копейку?
—
Вы понимаете, какой скандал? Ностиц. Он, кажется, помощник посла. Вообще — персона важная. Нет —
вы подумайте о
нашем престиже за границей. Послы — женятся на дамах с рыбьими хвостами…
— Надсон пел: «Верь, погибнет Ваал», но вот — не погиб. Насилие Европы все быстрее разрушает крестьянскую
нашу страну, н-да!
Вы, наверное, марксист, как все теперь… Даже этот нахал… Столыпин…
— Учусь, — отвечал Харламов. — А
вы читали «
Наше преступление» Родионова, «Больную Россию» Мережковского, «Оправдание национализма» Локотя, «Речи» Столыпина?..
— Правильно привезли, по депеше, — успокоил его красавец. — Господин Ногайцев депешу дал, чтобы послать экипаж за
вами и вообще оказать
вам помощь. Места
наши довольно глухие. Лошадей хороших на войну забрали. Зовут меня Анисим Ефимов Фроленков — для удобства вашего.
—
Вас очень многое интересует, — начал он, стараясь говорить мягко. — Но мне кажется, что в
наши дни интересы всех и каждого должны быть сосредоточены на войне. Воюем мы не очень удачно.
Наш военный министр громогласно, в печати заявлял о подготовленности к войне, но оказалось, что это — неправда. Отсюда следует, что министр не имел ясного представления о состоянии хозяйства, порученного ему. То же самое можно сказать о министре путей сообщения.
—
Вы читали книгу Родионова «
Наше преступление»?
А уж ежели мы, ваше благородие, от дела
нашего откачнулись в сторону и время у
вас до завтра много…
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего в
наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить
вам, что с января Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых в трагические дни
нашей борьбы с врагом, сила коего грозит
нашему национальному бытию, да, именно так!
Угрожает нам порабощением.
Вы, конечно, знаете о росте злоупотреблений провинциальной администрации, — злоупотреблений, вызвавших сенатские ревизии, о немецком погроме в Москве, о поведении Горемыкина, закрытии Вольно-экономического общества и других этого типа мероприятиях, которые еще более усиливают тягостное впечатление
наших неудач на фронтах.
— Да, так.
Вы — патриот,
вы резко осуждаете пораженцев. Я
вас очень понимаю:
вы работаете в банке,
вы — будущий директор и даже возможный министр финансов будущей российской республики. У
вас — имеется что защищать. Я, как
вам известно, сын трактирщика. Разумеется, так же как
вы и всякий другой гражданин славного отечества
нашего, я не лишен права открыть еще один трактир или дом терпимости. Но — я ничего не хочу открывать. Я — человек, который выпал из общества, — понимаете? Выпал из общества.
— Давно гляжу на
вас, оттуда вон, — сидит человек однолично, думает про
наши несчастливые дела…
— Смирно-о! Эй, ты, рябой, — подбери брюхо! Что ты — беременная баба? Носки, носки, черт
вас возьми! Сказано: пятки — вместе, носки — врозь. Харя чертова — как ты стоишь? Чего у тебя плечо плеча выше? Эх
вы, обормоты, дураково племя. Смирно-о! Равнение налево, шагом… Куда тебя черти двигают, свинья тамбовская, куда? Смирно-о! Равнение направо, ша-агом… арш! Ать — два, ать — два, левой, левой… Стой! Ну — черти не
нашего бога, ну что мне с
вами делать, а?
— Кричать, разумеется, следует, — вяло и скучно сказал он. — Начали с ура, теперь вот караул приходится кричать. А покуда мы кричим, немцы схватят нас за шиворот и поведут против союзников
наших. Или союзники помирятся с немцами за
наш счет, скажут: «Возьмите Польшу, Украину, и — ну
вас к черту, в болото! А нас оставьте в покое».
Но есть другая группа собственников, их — большинство, они живут в непосредственной близости с народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи в предметы материальной культуры, в вещи, я говорю о мелком собственнике глухой
нашей провинции, о скромных работниках
наших уездных городов,
вы знаете, что их у нас — сотни.