Неточные совпадения
— Когда изгоняемый из рая Адам оглянулся на древо познания, он увидал, что бог уже погубил древо: оно засохло. «И се диавол приступи Адамови и рече: чадо отринутое, не имаши путя инаго, яко на муку земную. И повлек Адама во ад земный и показа ему вся прелесть и вся скверну, их
же сотвориша семя Адамово». На эту тему мадьяр Имре Мадач весьма значительную вещь написал. Так вот как
надо понимать, Лидочка, а вы…
—
Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что
же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай, коли не хочешь задохнуться.
«Чего
же тебе
надо?» — хотел спросить Клим, но, сдержав возмущение свое, не спросил.
— Вы, Тимофей Степанович, правильно примечаете: в молодом нашем поколении велик назревает раскол.
Надо ли сердиться на это? — спросил он, улыбаясь янтарными глазками, и сам
же ответил в сторону редактора...
— Хорошо говорить многие умеют, а
надо говорить правильно, — отозвался Дьякон и, надув щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. — Они там вовлекли меня в разногласия свои и смутили. А — «яко алчба богатства растлевает плоть, тако
же богачество словесми душу растлевает». Я ведь в социалисты пошел по вере моей во Христа без чудес, с единым токмо чудом его любви к человекам.
— Да — как
же, — обиженно заговорил Косарев. — Али это порядок: хлеб воровать? Нет, господин, я своевольства не признаю. Конечно: и есть —
надо, и сеять — пора. Ну, все-таки: начальство-то знает что-нибудь али — не знает?
— Конечно, если это войдет в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив глаза. — Тут, я думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана на опасностях. Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из гребня — чем
же мы причешемся? А нам, Варвара Кирилловна, причесаться
надо, мы — народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то знаю, до чего растрепан человек…
Самгин возвратился в номер, думая, что сейчас
же надо ехать покупать цинковый гроб Варавке и затем — на вокзал, в Старую Руссу.
Самгин не видел на лицах слушателей радости и не видел «огней души» в глазах жителей, ему казалось, что все настроены так
же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил —
надо ли радоваться? В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько человек, очень слабо и конфузливо, а сосед Самгина, толстенький, в теплом пальто, заметил...
— Нет, — Радеев-то, сукин сын, а? Послушал бы ты, что он говорил губернатору, Иуда! Трусова, ростовщица, и та — честнее! Какой
же вы, говорит, правитель, ваше превосходительство! Гимназисток на улице бьют, а вы — что? А он ей — скот! — надеюсь, говорит, что после этого благомыслящие люди поймут, что им
надо идти с правительством, а не с жидами, против его, а?
— Не
надо сердиться, господа! Народная поговорка «Долой самодержавие!» сегодня сдана в архив, а «Боже, царя храни», по силе свободы слова, приобрело такое
же право на бытие, как, например, «Во лузях»…
— Туробоев убит… ранен, в больнице, на Страстном. Необходимо защищаться — как
же иначе?
Надо устраивать санитарные пункты! Много раненых, убитых. Послушайте, — вы тоже должны санитарный пункт! Конечно, будет восстание… Эсеры на Прохоровской мануфактуре…
— Гогины уже организуют пункт, и
надо просить Лютова, Клим! У него — пустой дом. И там такой участок, там — необходимо! Иди к нему, Клим. Иди сейчас
же…
— Революционеры — это большевики, — сказал Макаров все так
же просто. — Они бьют прямо: лбом в стену. Вероятно — так и
надо, но я, кажется, не люблю их. Я помогал им, деньгами и вообще… прятал кого-то и что-то. А ты помогал?
— Если б не этот случай — роженица, я все равно пришел бы к тебе.
Надо поговорить по душе, есть такая потребность. Тебе, Клим, я — верю… И не верю, так
же как себе…
— Нищих стреляют, а? Средь белого дня? Что
же это будет, господин? — строго спросил мужчина и еще более строго добавил: — Вам
надо бы знать! Чему учились?
— Товарищ Яков! — умоляюще заговорил Лаврушка, — дайте
же мне винтовочку, у Николая — две! Мне
же учиться
надо. Я бы — не по людям, а по фонарям на бульваре, вечером, когда стемнеет.
— Н-ну, зачем
же машинистов? — раздумчиво сказал Самгин. — О машинистах, разумеется, неверно. Но отсюда
надо уходить. — Вы идите, я поговорю…
— Я
же говорил: пушки-то на Ходынке стоят, туда и
надо было идти и все испортить, а мы тут сидели.
— Какого
же дьявола стоим? — спросил он, не шевелясь. — Живы — значит
надо ехать дальше. Вы бы сходили, узнали…
— Постарел, больше, чем
надо, — говорила она, растягивая слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина горячими пальцами в кольцах и отодвинув его от себя, осмотрев с головы до ног, сказала: — Ну — все
же мужчина в порядке! Сколько лет не видались? Ох, уж лучше не считать!
— Как много и безжалостно говорят все образованные, — говорила Дуняша. — Бога — нет, царя — не
надо, люди — враги друг другу, все — не так! Но — что
же есть, и что — так?
— Разве
надо каждый день говорить одно и то
же? Так и себе и людям опротивеешь.
— А я собралась на панихиду по губернаторе. Но время еще есть. Сядем. Послушай, Клим, я ничего не понимаю! Ведь дана конституция, что
же еще
надо? Ты постарел немножко: белые виски и очень страдальческое лицо. Это понятно — какие дни! Конечно, он жестоко наказал рабочих, но — что ж делать, что?
— Воротился? — спросила она как будто с удивлением и тотчас
же хозяйственно заговорила о том, что ему сейчас
же надо подыскать квартиру и что она знает одну, кажется, достаточно удобную для него.
— Что
же вы, батенька, стол-то перед эстрадой поставили? На эстраду его
надо было поставить, на эстраду-с…
— Старик Суворин утверждает, что будто Горемыкин сказал ему: «Это не плохо, что усадьбы жгут,
надо потрепать дворянство, пусть оно перестанет работать на революцию». Но, бог мой, когда
же мы работали на революцию?
— Вы
же видите: Дума не в силах умиротворить страну. Нам нужна диктатура,
надо, чтоб кто-нибудь из великих князей…
— Правду говорю, Григорий, — огрызнулся толстяк, толкая зятя ногой в мягком замшевом ботинке. — Здесь иная женщина потребляет в год товаров на сумму не меньшую, чем у нас население целого уезда за тот
же срок. Это
надо понять! А у нас дама, порченная литературой, старается жить, одеваясь в ризы мечты, то воображает себя Анной Карениной, то сумасшедшей из Достоевского или мадам Роллан, а то — Софьей Перовской. Скушная у нас дама!
— Не верите? Как
же — защищать? Вам
надо защищать меня. Как
же это вы?
В довершение путаницы крестьянин Анисим Фроленков заявил, что луга, которые монастырь не оспаривает, Ногайцев продал ему тотчас
же после решения окружного суда, а монастырь будто бы пользовался сеном этих лугов в уплату по векселю, выданному Фроленковым. Клим Иванович Самгин и раньше понимал, что это дело темное и что Прозоров, взявшись вести его, поступил неосторожно, а на днях к нему явился Ногайцев и окончательно убедил его — дело это
надо прекратить. Ногайцев был испуган и не скрывал этого.
— Что
же вы намерены делать с вашим сахаром? Ой, извините, это — не вы. То есть вы — не тот… Вы — по какому поводу? Ага! Беженцы. Ну вот и я тоже. Командирован из Орла. Беженцев
надо к нам направлять, вообще — в центр страны. Но — вагонов не дают, а пешком они, я думаю, перемерзнут, как гуси. Что
же мы будем делать?
— Да, пожалуйста, не
надо! Зачем
же дразнить? С фронта идут тревожные слухи о них, о евреях.
Неточные совпадения
Его послушать
надо бы, // Однако вахлаки // Так обозлились, не дали // Игнатью слова вымолвить, // Особенно Клим Яковлев // Куражился: «Дурак
же ты!..» // — А ты бы прежде выслушал… — // «Дурак
же ты…» // — И все-то вы, // Я вижу, дураки!
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что
надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда
же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
— Хорош! — смеясь сказал Степан Аркадьич, — а меня
же называешь нигилистом! Однако ведь это нельзя. Тебе
надо говеть.
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (
Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас
же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу не взглянула на него, пока он не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть на человека, когда он кланяется.
— Откуда я? — отвечал он на вопрос жены посланника. — Что
же делать,
надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и всё с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я сплю, а в Буффах до последней минуты досиживаю, и весело. Нынче…