Неточные совпадения
Бабушка не ответила, выжимая слезы из
глаз маленьким платочком, обшитым кружевами.
Мать редко смеется и мало говорит, у нее строгое лицо, задумчивые голубоватые
глаза, густые темные брови, длинный, острый нос и
маленькие, розовые уши.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми
глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными
глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали
маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
А открыв
глаза, он увидел, что темно-лиловая, тяжелая вода все чаще, сильнее хлопает по плечам Бориса, по его обнаженной голове и что
маленькие, мокрые руки, красно́ поблескивая, подвигаются ближе, обламывая лед.
Очнулся он дома, в постели, в жестоком жару. Над ним, расплываясь, склонялось лицо матери, с чужими
глазами,
маленькими и красными.
Жена, кругленькая, розовая и беременная, была неистощимо ласкова со всеми.
Маленьким, но милым голосом она, вместе с сестрой своей, пела украинские песни. Сестра, молчаливая, с длинным носом, жила прикрыв
глаза, как будто боясь увидеть нечто пугающее, она молча, аккуратно разливала чай, угощала закусками, и лишь изредка Клим слышал густой голос ее...
Макаров, посвистывая громко и дерзко, смотрел на все
глазами человека, который только что явился из большого города в
маленький, где ему не нравится.
Не зная, что делать с собою, Клим иногда шел во флигель, к писателю. Там явились какие-то новые люди: носатая фельдшерица Изаксон;
маленький старичок, с
глазами, спрятанными за темные очки, то и дело потирал пухлые руки, восклицая...
За нею уже ухаживал седой артиллерист, генерал, вдовец, стройный и красивый, с умными
глазами, ухаживал товарищ прокурора Ипполитов,
маленький человечек с черными усами на смуглом лице, веселый и ловкий.
На стене, над комодом, была прибита двумя гвоздями
маленькая фотография без рамы, переломленная поперек, она изображала молодого человека, гладко причесанного, с густыми бровями, очень усатого, в галстуке, завязанном пышным бантом.
Глаза у него были выколоты.
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось,
глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил
меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
Работало человек двадцать пыльных людей, но из них особенно выделялись двое: кудрявый, толстогубый парень с круглыми
глазами на мохнатом лице, сером от пыли, и
маленький старичок в синей рубахе, в длинном переднике.
Он закрыл
глаза, и, утонув в темных ямах, они сделали лицо его более жутко слепым, чем оно бывает у слепых от рождения. На заросшем травою
маленьком дворике игрушечного дома, кокетливо спрятавшего свои три окна за палисадником, Макарова встретил уродливо высокий, тощий человек с лицом клоуна, с метлой в руках. Он бросил метлу, подбежал к носилкам, переломился над ними и смешным голосом заговорил, толкая санитаров, Клима...
Пила и ела она как бы насилуя себя, почти с отвращением, и было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала
маленькие кусочки хлеба, птичьи
глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она думала: не горько ли это вещество, не ядовито ли?
Усталые
глаза его видели во тьме комнаты толпу призрачных, серых теней и среди них
маленькую девушку с лицом птицы и гладко причесанной головой без ушей, скрытых под волосами.
Клим приподнял голову ее, положил себе на грудь и крепко прижал рукою. Ему не хотелось видеть ее
глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно горячим телом. Она лежала на боку,
маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе в одну сторону.
Розовыми пальцами, ногти которых блестели, как перламутр, она брала конфекты и, откусывая от них
маленькие кусочки, хвасталась белизною зубов. Голос ее звучал добродушно, масляные
глаза ласково поблескивали.
Он снял очки, и на его
маленьком, детском личике жалобно обнажились слепо выпученные рыжие
глаза в подушечках синеватых опухолей. Жена его водила Клима по комнатам, загроможденным мебелью, требовала столяров, печника, голые руки и коленкор передника упростили ее. Клим неприязненно косился на ее округленный живот.
Водянистые
глаза светились добродушно, удовлетворенно, и, когда она переставала жевать,
маленький ротик ее сжимался звездой.
Женщина ярко накрасила губы, подрисовала
глаза, ее нос от этого кажется бескровным, серым и не по лицу уродливо
маленьким.
Дядя Хрисанф говорил, размахивая рукою, стараясь раскрыть как можно шире
маленькие свои
глаза, но достигал лишь того, что дрожали седые брови, а
глаза блестели тускло, как две оловянные пуговицы, застегнутые в красных петлях.
Когда у дяди Хрисанфа веселый студент Маракуев и Поярков начинали шумное состязание о правде народничества и марксизма со своим приятелем Прейсом, евреем,
маленьким и элегантным, с тонким лицом и бархатными
глазами, Самгин слушал эти споры почти равнодушно, иногда — с иронией.
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно, непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер смеяться, крепкий, красивый парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на
глазах бесконечно идущих черных людей с папиросками в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на секунду за
маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
— О, приехал? — сказала она, протянув руку. Вся в белом, странно
маленькая, она улыбалась. Самгин почувствовал, что рука ее неестественно горяча и дрожит, темные
глаза смотрят ласково. Ворот блузы расстегнут и глубоко обнажает смуглую грудь.
Прищурив левый
глаз, он выпил и сунул в рот
маленький кусочек хлеба с маслом; это не помешало ему говорить.
В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными
глазами где-то около ушей, дремотно бил в бубен, а игрушечно
маленький старичок с лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками по котлу, обтянутому кожей осла.
Да, он улыбался именно виновато, мягкой улыбкой Диомидова. И
глаза его были такие же, сапфировые. И если б ему сбрить
маленькую, светлую бородку, он стал бы совершенно таким, как Диомидов.
Он смотрел на
маленького в сравнении с ним царя и таких же небольших министров, озабоченно оттопырив губы, спрятав
глаза под буграми бровей, смотрел на них и на золотые часы, таявшие в руке его.
Самгина тяготило ощущение расслабленности, физической тошноты, ему хотелось закрыть
глаза и остановиться, чтобы не видеть, забыть, как падают люди, необыкновенно
маленькие в воздухе.
— В этом сезоне у нас драматическая труппочка шикарнейшая будет, — говорит она со вкусом, наливая коньяк лесоторговцу Усову,
маленькому, носатому, сверкающему рыжими
глазами.
Незадолго до этого дня пред Самгиным развернулось поле иных наблюдений. Он заметил, что бархатные
глаза Прейса смотрят на него более внимательно, чем смотрели прежде. Его всегда очень интересовал
маленький, изящный студент, не похожий на еврея спокойной уверенностью в себе и на юношу солидностью немногословных речей. Хотелось понять: что побуждает сына фабриканта шляп заниматься проповедью марксизма? Иногда Прейс, состязаясь с Маракуевым и другими народниками в коридорах университета, говорил очень странно...
Чай подала другая горничная,
маленькая, толстая, с рябым красным лицом и глупо вытаращенными
глазами.
Сказал и туго надул синие щеки свои, как бы желая намекнуть, что это он и есть владыка всех зефиров и ураганов. Он вообще говорил решительно, строго, а сказав, надувал щеки шарами, отчего белые
глаза его становились
меньше и несколько темнели.
Он видел, что Макаров уже не тот человек, который ночью на террасе дачи как бы упрашивал, умолял послушать его домыслы. Он держался спокойно, говорил уверенно. Курил
меньше, но, как всегда, дожигал спички до конца. Лицо его стало жестким, менее подвижным, и взгляд углубленных
глаз приобрел выражение строгое, учительное. Маракуев, покраснев от возбуждения, подпрыгивая на стуле, спорил жестоко, грозил противнику пальцем, вскрикивал...
Клим отказался. Тогда Тагильский, пожав его руку
маленькой, но крепкой рукою, поднял воротник пальто, надвинул шляпу на
глаза и свернул за угол, шагая так твердо, как это делает человек, сознающий, что он выпил лишнее.
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело, обнял ее шею, запрокинул другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на
глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась
маленькая месть и который честно предупредил врага о том, что его ждет.
Повинуясь странному любопытству и точно не веря доктору, Самгин вышел в сад, заглянул в окно флигеля, —
маленький пианист лежал на постели у окна, почти упираясь подбородком в грудь; казалось, что он, прищурив
глаза, утонувшие в темных ямах, непонятливо смотрит на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
— Ой, нет! — живо сказала Любаша. — Куда им! Они такие… мудрые. Но там была свадьба; Лида живет у Премировой, и племянница ее вышла замуж за торговца церковной утварью. Жуткий такой брак и — по Шопенгауэру: невеста — огромная, красивая такая, Валкирия; а жених —
маленький, лысый, желтый, бородища, как у Варавки,
глаза святого, но — крепенький такой дубок. Ему лет за сорок.
Патрон повел
глазами на
маленькую дверь в стене, налево от себя.
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали
маленькие, узкие
глаза.
Поздно вечером к нему в гостиницу явился человек среднего роста, очень стройный, но голова у него была несоразмерно велика, и поэтому он казался
маленьким. Коротко остриженные, но прямые и жесткие волосы на голове торчали в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся
глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые усы, и губа казалась презрительно вздернутой. Одет он в белый китель, высокие сапоги, в руке держал солидную палку.
— Только? — спросил он, приняв из рук Самгина письмо и
маленький пакет книг; взвесил пакет на ладони, положил его на пол, ногою задвинул под диван и стал читать письмо, держа его близко пред лицом у правого
глаза, а прочитав, сказал...
Поредевшие встрепанные волосы обнажали бугроватый череп; лысина, увеличив лоб, притиснув глазницы, сделала
глаза меньше, острее; белки приняли металлический блеск ртути, покрылись тонким рисунком красных жилок, зрачки потеряли форму, точно зазубрились, и стали еще более непослушны, а под
глазами вспухли синеватые подушечки, и нос опустился к толстым губам.
Когда поезд подошел к одной из
маленьких станций, в купе вошли двое штатских и жандармский вахмистр, он посмотрел на пассажиров желтыми
глазами и сиплым голосом больного приказал...
В ее изумлении Самгин не нашел ничего лестного для себя, и она мешала ему слушать. Человек с напудренным лицом клоуна, длинной шеей и неподвижно вытаращенными
глазами, оглядывая людей, напиравших на него, говорил негромко, но так, что слов его не заглушал ни шум отодвигаемых стульев, ни возбужденные голоса людей, уже разбившихся на
маленькие группки.
Все в нем не согласовалось, спорило, и особенно назойливо лез в
глаза его
маленький, узколобый череп, скудно покрытый светлыми волосами, вытянутый к затылку.
Она стояла пред ним в дорогом платье, такая пышная, мощная, стояла, чуть наклонив лицо, и хорошие
глаза ее смотрели строго, пытливо. Клим не успел ответить, в прихожей раздался голос Лютова. Алина обернулась туда, вошел Лютов, ведя за руку
маленькую женщину с гладкими волосами рыжего цвета.
Клим почувствовал, что у него темнеет в
глазах, подгибаются ноги. Затем он очутился в углу
маленькой комнаты, — перед ним стоял Гогин, держа в одной руке стакан, а другой прикладывая к лицу его очень холодное и мокрое полотенце...
Маленькое, всегда красное лицо повара окрашено в темный, землистый цвет, — его искажали судороги,
глаза смотрели безумно, а прищуренные
глаза медника изливали ненависть; он стоял против повара, прижав кулак к сердцу, и, казалось, готовился бить повара.