Неточные совпадения
Быстро вымыв
лицо сына, она отвела его в комнату, раздела, уложила в постель и, закрыв опухший глаз его компрессом,
села на стул, внушительно говоря...
Клим
сел на скамью и долго сидел, ни о чем не думая, видя пред собою только
лица Игоря и Варавки, желая, чтоб Игоря хорошенько высекли, а Лидию…
Приподнявшись с подушки, Рита
села и, надевая рубашку, прикрыв ею
лицо, заговорила сочувственно...
Клим Самгин встал, желая незаметно уйти, но заметил, по движению теней, что Дронов и Томилин тоже встали, идут в его сторону. Он
сел, согнулся, пряча
лицо.
Расцеловав подруг, Сомова
села рядом с Климом, отирая потное
лицо свое концом головного платка, ощупывая Самгина веселым взглядом.
Клим видел, что Алина круто обернулась, шагнула к жениху, но подошла к Лидии и
села рядом с ней, ощипываясь, точно курица пред дождем. Потирая руки, кривя губы, Лютов стоял, осматривая всех возбужденно бегающими глазами, и
лицо у него как будто пьянело.
Суховато и очень в нос говорила французские фразы, играя лорнетом пред своим густо напудренным
лицом, и, прежде чем предложить гостям
сесть, удобно уселась сама.
После взрыва отчаянного восторга своего Лютов вдруг как будто отрезвел, стал спокойнее и, уступив настояниям Макарова,
сел на диван, отирая рукавом рубахи вдруг и обильно вспотевшее
лицо свое.
Маракуев приподнял голову, потом, упираясь руками в диван, очень осторожно
сел и, усмехаясь совершенно невероятной гримасой, от которой рот его изогнулся серпом, исцарапанное
лицо уродливо расплылось, а уши отодвинулись к затылку, сказал...
Сверху спускалась Лидия. Она
садилась в угол, за роялью, и чужими глазами смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть
лица ее ложились неприятные тени. Клим был доволен, что она молчит, чувствуя, что, если б она заговорила, он стал бы возражать ей. Днем и при людях он не любил ее.
— Это о выставке? — спросил он, отгоняя рукописью Клима дерзкую муху, она упрямо хотела
сесть на висок редактора, напиться пота его. — Иноков оказался совершенно неудачным корреспондентом, — продолжал он, шлепнув рукописью по виску своему, и сморщил
лицо, следя, как муха ошалело носится над столом. — Он — мизантроп, Иноков, это у него, вероятно, от запоров. Психиатр Ковалевский говорил мне, что Тимон Афинский страдал запорами и что это вообще признак…
Сел на подоконник и затрясся, закашлялся так сильно, что желтое
лицо его вздулось, раскалилось докрасна, а тонкие ноги судорожно застучали пятками по стене; чесунчовый пиджак съезжал с его костлявых плеч, голова судорожно тряслась, на
лицо осыпались пряди обесцвеченных и, должно быть, очень сухих волос. Откашлявшись, он вытер рот не очень свежим платком и объявил Климу...
— Ба, Иноков, когда вы… — радостно вскричал фельетонист, вскочив со стула, и тотчас же снова
сел, а Иноков, молча шлепнув регента шляпой по
лицу, вырвал палку из руки его, швырнул ее за перила террасы и, схватив регента за ворот, встряхивая его, зашептал что-то, захрипел в круглое, густо покрасневшее
лицо с выкатившимися глазами.
Иноков подошел к Робинзону, угрюмо усмехаясь, сунул руку ему, потом Самгину, рука у него была потная, дрожала, а глаза странно и жутко побелели, зрачки как будто расплылись, и это сделало
лицо его слепым. Лакей подвинул ему стул, он
сел, спрятал руки под столом и попросил...
— Оторвана? — повторил Иноков,
сел на стул и, сунув шляпу в колени себе, провел ладонью по
лицу. — Ну вот, я так и думал, что тут случилась какая-то ерунда. Иначе, конечно, вы не стали бы читать. Стихи у вас?
Однажды, после того, как Маракуев устало замолчал и
сел, отирая пот с
лица, Дьякон, медленно расправив длинное тело свое, произнес точно с амвона...
— Домой, это…? Нет, — решительно ответил Дмитрий, опустив глаза и вытирая ладонью мокрые усы, — усы у него загибались в рот, и это очень усиливало добродушное выражение его
лица. — Я, знаешь, недолюбливаю Варавку. Тут еще этот его «Наш край», — прескверная газетка! И — черт его знает! — он как-то
садится на все, на дома, леса, на людей…
И, сопровождая слова жестами марионетки, она стала цитировать «Манифест», а Самгин вдруг вспомнил, что, когда в
селе поднимали колокол, он, удрученно идя на дачу, заметил молодую растрепанную бабу или девицу с
лицом полуумной, стоя на коленях и крестясь на церковь, она кричала фабриканту бутылок...
Впереди его и несколько ниже, в кустах орешника, появились две женщины, одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя; другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным
лицом. Они
сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают сказки...
Плясать кончили, публика неистово кричала, аплодировала, китаец, взяв русалку под руку, вел ее в буфет, где тоже орали, как на базаре, китаец заглядывал в
лицо Варвары, шептал ей что-то,
лицо его нелепо расширялось, таяло, улыбался он так, что уши передвинулись к затылку. Самгин отошел в угол,
сел там и, сняв маску, спрятал ее в карман.
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь в постель, лежала она вверх
лицом, щеки ее опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и
лицо у нее пугающе строго. Самгин
сел на стул у кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
С Климом он поздоровался так, как будто вчера видел его и вообще Клим давно уже надоел ему. Варваре поклонился церемонно и почему-то закрыв глаза.
Сел к столу, подвинул Вере Петровне пустой стакан; она вопросительно взглянула в измятое
лицо доктора.
Сам он был одет щеголевато, жиденькие волосы его смазаны каким-то жиром и форсисто причесаны на косой пробор. Его новенькие ботинки негромко и вежливо скрипели. В нем вообще явилось что-то вежливенькое и благодушное. Он
сел напротив Самгина за стол, выгнул грудь, обтянутую клетчатым жилетом, и на
лице его явилось выражение готовности все сказать и все сделать. Играя золотым карандашиком, он рассказывал, подскакивая на стуле, точно ему было горячо сидеть...
Она тотчас пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных волос, она была значительно моложе того, как показалась на улице. Но капризное
лицо ее все-таки сильно изменилось, на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это делало Лидию похожей на английскую гувернантку, девицу, которая уже потеряла надежду выйти замуж. Она
села на кровать в ногах мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
Один из штатских, тощий, со сплюснутым
лицом и широким носом,
сел рядом с Самгиным, взял его портфель, взвесил на руке и, положив портфель в сетку, протяжно, воющим звуком, зевнул. Старичок с медалью заволновался, суетливо закрыл окно, задернул занавеску, а усатый спросил гулко...
— О таких вещах всем не рассказывают, — ответил Гогин,
садясь, и ткнул недокуренную папиросу в пепельницу. — Видите ли, — более решительно и строго заговорил он, — я, в некотором роде, официальное
лицо, комитет поручил мне узнать у вас: вы не замечали в ее поведении каких-либо… странностей?
Дома Самгин заказал самовар, вина, взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он
сел пить чай. Болела голова, начинался насморк, и режущая сухость в глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы являлось голое
лицо, масляный череп, и в ушах шумел тяжелый голос...
Проходя мимо слепого, они толкнули старика, ноги его подогнулись, он грузно
сел на мостовую и стал щупать булыжники вокруг себя, а мертвое
лицо поднял к небу, уже сплошь серому.
Странно было и даже смешно, что после угрожающей песни знаменитого певца Алина может слушать эту жалкую песенку так задумчиво, с таким светлым и грустным
лицом. Тихонько, на цыпочках, явился Лютов,
сел рядом и зашептал в ухо Самгина...
Вошли Алина и Дуняша. У Алины
лицо было все такое же окостеневшее, только еще более похудело; из-под нахмуренных бровей глаза смотрели виновато. Дуняша принесла какие-то пакеты и, положив их на стол,
села к самовару. Алина подошла к Лютову и, гладя его редкие волосы, спросила тихо...
Солдатик, разинув рот, медленно съехал по воротам на землю,
сел и, закрыв
лицо рукавом шинели, тоже стал что-то шарить на животе у себя. Николай пнул его ногой и пошел к баррикаде; из-за нее, навстречу ему, выскакивали люди, впереди мчался Лаврушка и кричал...
— Так — уютнее, — согласилась Дуняша, выходя из-за ширмы в капотике, обшитом мехом; косу она расплела, рыжие волосы богато рассыпались по спине, по плечам,
лицо ее стало острее и приобрело в глазах Клима сходство с мордочкой лисы. Хотя Дуняша не улыбалась, но неуловимые, изменчивые глаза ее горели радостью и как будто увеличились вдвое. Она
села на диван, прижав голову к плечу Самгина.
Дронов приподнялся, подогнул под себя ногу,
сел на нее и несколько секунд присматривался к
лицу Самгина, покусывая губы, играя цепочкой часов; потом — спросил...
— А я собралась на панихиду по губернаторе. Но время еще есть.
Сядем. Послушай, Клим, я ничего не понимаю! Ведь дана конституция, что же еще надо? Ты постарел немножко: белые виски и очень страдальческое
лицо. Это понятно — какие дни! Конечно, он жестоко наказал рабочих, но — что ж делать, что?
Он
сел пить кофе против зеркала и в непонятной глубине его видел свое очень истощенное, бледное
лицо, а за плечом своим — большую, широколобую голову, в светлых клочьях волос, похожих на хлопья кудели; голова низко наклонилась над столом, пухлая красная рука работала вилкой в тарелке, таская в рот куски жареного мяса. Очень противная рука.
Затем он
сел, беспокойно мигая; брови у него были белесые, так же как маленькие усики, и эта растительность была почти незаметна на желтоватой коже плоского, пухлого
лица.
Освобождать
лицо из крепких ее ладоней не хотелось, хотя было неудобно сидеть, выгнув шею, и необыкновенно смущал блеск ее глаз. Ни одна из женщин не обращалась с ним так, и он не помнил, смотрела ли на него когда-либо Варвара таким волнующим взглядом. Она отняла руки от
лица его,
села рядом и, поправив прическу свою, повторила...
Как-то вечером Самгин сидел за чайным столом, перелистывая книжку журнала. Резко хлопнула дверь в прихожей, вошел, тяжело шагая, Безбедов, грузно
сел к столу и сипло закашлялся; круглое, пухлое
лицо его противно шевелилось, точно под кожей растаял и переливался жир, — глаза ослепленно мигали, руки тряслись, он ими точно паутину снимал со лба и щек.
…Самгин
сел к столу и начал писать, заказав слуге бутылку вина. Он не слышал, как Попов стучал в дверь, и поднял голову, когда дверь открылась. Размашисто бросив шляпу на стул, отирая платком отсыревшее
лицо, Попов шел к столу, выкатив глаза, сверкая зубами.
Кивнув головой, Самгин осторожно прошел в комнату, отвратительно пустую, вся мебель сдвинута в один угол. Он
сел на пыльный диван, погладил ладонями
лицо, руки дрожали, а пред глазами как бы стояло в воздухе обнаженное тело женщины, гордой своей красотой. Трудно было представить, что она умерла.
Против Самгина лежал вверх
лицом, закрыв глаза, длинноногий человек, с рыжей, остренькой бородкой, лежал сунув руки под затылок себе. Крик Пыльникова разбудил его, он сбросил ноги на пол,
сел и, посмотрев испуганно голубыми глазами в
лицо Самгина, торопливо вышел в коридор, точно спешил на помощь кому-то.
Отстранив длинного человека движением руки, она прошла в конец вагона, а он пошатнулся,
сел напротив Самгина и, закусив губу, несколько секунд бессмысленно смотрел в
лицо его.
— Хотела встать и упала, — заговорила она слабеньким голосом, из глаз ее текли слезы, губы дрожали. Самгин поднял ее, уложил на постель,
сел рядом и, поглаживая ладонь ее, старался не смотреть в
лицо ее, детски трогательное и как будто виноватое.
Она величественно отошла в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами,
села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело
лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой в руке.
Пока они спорили, человек в сюртуке, не сгибаясь, приподнял руку Тоси к
лицу своему, молча и длительно поцеловал ее, затем согнул ноги прямым углом,
сел рядом с Климом, подал ему маленькую ладонь, сказал вполголоса...
Он
сел в кресло, вытирая платком потное
лицо, отдуваясь.
— Умирает, — сказала она,
садясь к столу и разливая чай. Густые брови ее сдвинулись в одну черту, и
лицо стало угрюмо, застыло. — Как это тяжело: погибает человек, а ты не можешь помочь ему.
К столу за пальмой
сел, спиной к Самгину, Дронов, а
лицом — кудластый, рыжебородый, длиннорукий человек с тонким голосом.
— Прошу оставить меня в покое, — тоже крикнул Тагильский,
садясь к столу, раздвигая руками посуду. Самгин заметил, что руки у него дрожат. Толстый офицер с седой бородкой на опухшем
лице, с орденами на шее и на груди, строго сказал...
Слепо наткнулся на кресло,
сел и, хлопая ладонями по коленям своим, вопросительно и неприятно остановил глаза на
лице Самгина, — этим он заставил Клима Ивановича напомнить ему...