Неточные совпадения
— Уничтожай его! — кричал Борис, и начинался любимейший момент игры: Варавку щекотали, он выл, взвизгивал, хохотал, его маленькие, острые глазки испуганно выкатывались,
отрывая от себя детей одного за другим, он бросал их на диван, а они, снова наскакивая на него, тыкали пальцами ему
в ребра, под колени. Клим никогда не участвовал
в этой грубой и опасной игре, он стоял
в стороне, смеялся и слышал густые крики Глафиры...
Клим впервые видел, как легко танцует этот широкий, тяжелый человек, как ловко он заставляет мать кружиться
в воздухе,
отрывая ее
от пола.
— Какая-то таинственная сила бросает человека
в этот мир беззащитным, без разума и речи, затем,
в юности,
оторвав душу его
от плоти, делает ее бессильной зрительницей мучительных страстей тела.
То, что, исходя
от других людей, совпадало с его основным настроением и легко усваивалось памятью его, казалось ему более надежным, чем эти бродячие, вдруг вспыхивающие мысли,
в них было нечто опасное, они как бы грозили
оторвать и увлечь
в сторону
от запаса уже прочно усвоенных мнений.
Не
отрывая глаз
от медного ободка трубы, Самгин очарованно смотрел. Неисчислимая толпа напоминала ему крестные хода́, пугавшие его
в детстве, многотысячные молебны чудотворной иконе Оранской божией матери; сквозь поток шума звучал
в памяти возглас дяди Хрисанфа...
Самгин боком, тихонько отодвигался
в сторону
от людей, он встряхивал головою, не
отрывая глаз
от всего, что мелькало
в ожившем поле; видел, как Иноков несет человека, перекинув его через плечо свое, человек изогнулся, точно тряпичная кукла, мягкие руки его шарят по груди Инокова, как бы расстегивая пуговицы парусиновой блузы.
— Игнаша, герой! Неужто сдашь, и-эхх! — и, подбежав к Макарову, боднул его
в бок головою, схватил за ворот, но доктор
оторвал его
от себя и опрокинул пинком ноги. Тот закричал...
Не
отрывая глаз
от игры огня, Самгин не чувствовал естественной
в этом случае тревоги; это удивило его и потребовало объяснения.
Самгин спустился вниз к продавцу каталогов и фотографий. Желтолицый человечек,
в шелковой шапочке, не
отрывая правый глаз
от газеты, сказал, что у него нет монографии о Босхе, но возможно, что они имеются
в книжных магазинах.
В книжном магазине нашлась монография на французском языке. Дома, после того, как фрау Бальц накормила его жареным гусем, картофельным салатом и карпом, Самгин закурил, лег на диван и, поставив на грудь себе тяжелую книгу, стал рассматривать репродукции.
Но
оторвать мысли
от судьбы одинокого человека было уже трудно, с ними он приехал
в свой отель, с ними лег спать и долго не мог уснуть, представляя сам себя на различных путях жизни, прислушиваясь к железному грохоту и хлопотливым свисткам паровозов на вагонном дворе. Крупный дождь похлестал
в окна минут десять и сразу оборвался, как проглоченный тьмой.
— Возвращаясь к Толстому — добавлю: он учил думать, если можно назвать учением его мысли вслух о себе самом. Но он никогда не учил жить, не учил этому даже и
в так называемых произведениях художественных,
в словесной игре, именуемой искусством… Высшее искусство — это искусство жить
в благолепии единства плоти и духа. Не
отрывай чувства
от ума, иначе жизнь твоя превратится
в цепь неосмысленных случайностей и — погибнешь!
У входа
в ограду Таврического дворца толпа,
оторвав Самгина
от его спутника, вытерла его спиною каменный столб ворот, втиснула за ограду, затолкала
в угол, тут было свободнее. Самгин отдышался, проверил целость пуговиц на своем пальто, оглянулся и отметил, что
в пределах ограды толпа была не так густа, как на улице, она прижималась к стенам, оставляя перед крыльцом дворца свободное пространство, но люди с улицы все-таки не входили
в ограду, как будто им мешало какое-то невидимое препятствие.
— Не будут стрелять, старина, не будут, — сказал человек
в перчатках и
оторвал от снятой с правой руки большой палец.
Неточные совпадения
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи
в силах
оторвать глаза
от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась
в этом взоре, и тайна эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
Левин сердито махнул рукой, пошел к амбарам взглянуть овес и вернулся к конюшне. Овес еще не испортился. Но рабочие пересыпали его лопатами, тогда как можно было спустить его прямо
в нижний амбар, и, распорядившись этим и
оторвав отсюда двух рабочих для посева клевера, Левин успокоился
от досады на приказчика. Да и день был так хорош, что нельзя было сердиться.
— Отчего же непременно
в лиловом? — улыбаясь спросила Анна. — Ну, дети, идите, идите. Слышите ли? Мис Гуль зовет чай пить, — сказала она,
отрывая от себя детей и отправляя их
в столовую.
Как человек,
в полусне томящийся болью, он хотел
оторвать, отбросить
от себя больное место и, опомнившись, чувствовал, что больное место — он сам.
Он не договорил и зарыдал громко
от нестерпимой боли сердца, упал на стул, и
оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь
от себя, и, запустивши обе руки себе
в волосы, об укрепленье которых прежде старался, безжалостно рвал их, услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем не угасимую боль сердца.