Неточные совпадения
Самгин
взглянул на бескровное
лицо жены, поправил ее разбросанные по подушке волосы необыкновенного золотисто-лунного цвета и бесшумно вышел из спальни.
Клим
взглянул на строгое
лицо ее и безнадежно замолчал, ощущая, что его давняя неприязнь к Борису становится острей.
Клим
взглянул на некрасивую девочку неодобрительно, он стал замечать, что Люба умнеет, и это было почему-то неприятно. Но ему очень нравилось наблюдать, что Дронов становится менее самонадеян и уныние выступает
на его исхудавшем, озабоченном
лице. К его взвизгивающим вопросам примешивалась теперь нота раздражения, и он слишком долго и громко хохотал, когда Макаров, объясняя ему что-то, пошутил...
Клим утвердительно кивнул головой, а потом,
взглянув в резкое
лицо Макарова, в его красивые, дерзкие глаза, тотчас сообразил, что «Триумфы женщин» нужны Макарову ради цинических вольностей Овидия и Бокаччио, а не ради Данта и Петрарки. Несомненно, что эта книжка нужна лишь для того, чтоб настроить Лидию
на определенный лад.
Климу хотелось отстегнуть ремень и хлестнуть по
лицу девушки, все еще красному и потному. Но он чувствовал себя обессиленным этой глупой сценой и тоже покрасневшим от обиды, от стыда, с плеч до ушей. Он ушел, не
взглянув на Маргариту, не сказав ей ни слова, а она проводила его укоризненным восклицанием...
— Что? — спросил он,
взглянув на ее гладкую голову галки и в маленькое, точно у подростка, птичье
лицо.
Клим услышал нечто полупонятное, как бы некий вызов или намек. Он вопросительно
взглянул на девушку, но она смотрела в книгу. Правая рука ее блуждала в воздухе, этой рукой, синеватой в сумраке и как бы бестелесной, Нехаева касалась
лица своего, груди, плеча, точно она незаконченно крестилась или хотела убедиться в том, что существует.
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился к реке,
взглянул вверх по течению, вниз — Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим пошел домой и снова наткнулся
на мужика, тот стоял
на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво
взглянув в
лицо Клима, он уступил ему дорогу и сказал тихонько, почти в ухо...
Туробоев поморщился. Алина, заметив это, наклонилась к Лидии, прошептала ей что-то и спрятала покрасневшее
лицо свое за ее плечом. Не
взглянув на нее, Лидия оттолкнула свою чашку и нахмурилась.
Мужик удивленно
взглянул на него и усмехнулся так, что все
лицо его ощетинилось.
Клим искоса
взглянул на нее. Она сидела, напряженно выпрямясь, ее сухое
лицо уныло сморщилось, — это
лицо старухи. Глаза широко открыты, и она закусила губы, как бы сдерживая крик боли. Клим был раздражен
на нее, но какая-то частица жалости к себе самому перешла
на эту женщину, он тихонько спросил...
Туробоев поднял голову и, пристально
взглянув на возбужденное
лицо Макарова, улыбнулся. Лютов, подмигивая и ему, сказал...
У одного из них
лицо было наискось перерезано черной повязкой, закрывавшей глаз, он
взглянул незакрытым мохнатым глазом в окно
на Клима и сказал товарищу, тоже бородатому, похожему
на него, как брат...
«Счетовод», — неприязненно подумал Клим.
Взглянув в зеркало, он тотчас погасил усмешку
на своем
лице. Затем нашел, что
лицо унылое и похудело. Выпив стакан молока, он аккуратно разделся, лег в постель и вдруг почувствовал, что ему жалко себя. Пред глазами встала фигура «лепообразного» отрока, память подсказывала его неумелые речи.
— При чем здесь — за что? — спросил Лютов, резко откинувшись
на спинку дивана, и
взглянул в
лицо Самгина обжигающим взглядом. — За что — это от ума. Ум — против любви… против всякой любви! Когда его преодолеет любовь, он — извиняется: люблю за красоту, за милые глаза, глупую — за глупость. Глупость можно окрестить другим именем… Глупость — многоименна…
— Ты не понял, — сказала Лидия, строго
взглянув на него, а Диомидов, закрыв
лицо руками, пробормотал сквозь пальцы...
Самгин
взглянул на оратора и по курчавой бороде, по улыбке
на мохнатом
лице узнал в нем словоохотливого своего соседа по нарам в подвале Якова Платонова.
Клим
взглянул на Инокова сердито, уверенный, что снова, как пред пушкой, должен будет почувствовать себя дураком. Но
лицо Инокова светилось хмельной радостью, он неистово хлопал ладонями и бормотал...
— Знаете,
на кого царь похож? — спросил Иноков. Клим безмолвно
взглянул в
лицо его, ожидая грубости. Но Иноков сказал задумчиво...
Козлов особенно отчетливо и даже предупреждающе грозно выговорил цифры, а затем, воинственно вскинув голову, выпрямился
на стуле, как бы сидя верхом
на коне. Его
лицо хорька осунулось, стало еще острей, узоры
на щеках слились в багровые пятна, а мочки ушей, вспухнув, округлились, точно ягоды вишни. Но тотчас же он,
взглянув на иконы, перекрестился, обмяк и тихо сказал...
Спивак, отгоняя мух от
лица уснувшего ребенка, сказала тихо, но так уверенно, что Клим
взглянул на нее с изумлением...
«А может быть, Русь только бредит во сне?» — хотел спросить Клим, но не спросил,
взглянув на сияющее
лицо Маракуева и чувствуя, что этого петуха не смутишь скептицизмом.
Несколько сконфуженный ее осведомленностью о Дмитрии, Самгин вежливо, но решительно заявил, что не имеет никаких притязаний к наследству; она
взглянула на него с улыбкой, от которой углы рта ее приподнялись и
лицо стало короче.
В столовой, у стола, сидел другой офицер, небольшого роста, с темным
лицом, остроносый, лысоватый, в седой щетине
на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся
на спине горбом, воротник наехал
на затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил,
взглянув на него плоскими глазами...
Он
взглянул на Любашу, сидевшую в углу дивана с надутым и обиженным
лицом. Адъютант положил пред ним бумаги Клима, наклонился и несколько секунд шептал в серое ухо. Начальник, остановив его движением руки, спросил Клима...
Казалось, что Спивак по всем измерениям стал меньше
на треть, и это было так жутко, что Клим не сразу решился
взглянуть в его
лицо.
Возница, мужичок средних лет, с реденькой, серой бородкой
на жидком
лице, не торопясь слез с козел,
взглянул под задок брички и сказал, улыбаясь...
Когда он возвратился домой, жена уже спала. Раздеваясь, он несколько раз
взглянул на ее
лицо, спокойное, даже самодовольное
лицо человека, который, сдерживая улыбку удовольствия, слушает что-то очень приятное ему.
Туробоев вытирал платком красные пальцы.
Лицо у него дико ощетинилось, острая бородка торчала почти горизонтально, должно быть, он закусил губу.
Взглянув на Клима, он громко закричал...
Протирая пальцами глаза, он пошел в двери налево, Самгин сунул ему бумаги Туробоева, он мельком, воспаленными глазами
взглянул в
лицо Самгина,
на бумаги и молча скрылся вместе с Морозовым за дверями.
Самгин хорошо видел, что попу не понравилось это предложение, даже смутило его. Сморщив
лицо, Гапон проворчал что-то, наклонился к Рутенбергу, тот, не
взглянув на него, сказал...
— Никто никого не боится, — сказал человек в шубе, обернулся,
взглянул в
лицо Клима и, уступая ему дорогу, перешагнул
на шпалы.
— Встречались, — напомнил Самгин. Литератор
взглянул в
лицо его, потом —
на ноги и согласился...
Марина не ответила. Он
взглянул на нее, — она сидела, закинув руки за шею; солнце, освещая голову ее, золотило нити волос, розовое ухо, румяную щеку; глаза Марины прикрыты ресницами, губы плотно сжаты. Самгин невольно загляделся
на ее
лицо, фигуру. И еще раз подумал с недоумением, почти со злобой: «Чем же все-таки она живет?»
Самгин
взглянул в неряшливую серую бороду
на бледном, отечном
лице и сказал, что не имеет времени, просит зайти в приемные часы. Человек ткнул пальцем в свою шапку и пошел к дверям больницы, а Самгин — домой, определив, что у этого человека, вероятно, мелкое уголовное дело. Человек явился к нему ровно в четыре часа, заставив Самгина подумать...
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек с остатками курчавых волос
на блестящем черепе, с добродушным, мягким
лицом; подняв глаза от листка бумаги, он
взглянул на Марину, улыбнулся и пошевелил губами, черные глаза его неподвижно остановились
на лице Марины.
Бердников почтительно приподнял шляпу и сунул голову вперед, сморщив
лицо улыбкой; женщина,
взглянув на него, приподняла черные брови и ударила лошадь вожжой.
— Отлично, — сказал Самгин. Наконец пред ним открывалась возможность поговорить о Марине. Он
взглянул на Бердникова, тот усмехнулся, сморщил
лицо и, толкая его плечом, спросил...
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в зубах, заметил
на подзеркальнике золотые часы Варвары, взял их, взвесил
на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы в карман своих брюк. Затем,
взглянув на отраженное в зеркале озабоченное
лицо свое, открыл сумку. В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая горсть серебра.
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело и медленно. Ее
лицо побледнело, от этого черные глаза ушли еще глубже, и у нее дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими, и от этого слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей,
взглянув на Розу, поморщился, пошевелил усами и что-то шепнул в ухо Таисье, она сердито нахмурилась, подняла руку, поправляя волосы над ухом.
Шемякин
взглянул на него и болезненно сморщил свое
лицо, похожее
на огромное румяное яблоко.
Елена что-то говорила вполголоса, но он не слушал ее и, только поймав слова: «Каждый привык защищать что-нибудь», — искоса
взглянул на нее. Она стояла под руку с ним, и ее подкрашенное
лицо было озабочено, покрыто тенью печали, как будто
на нем осела серая пыль, поднятая толпой, колебавшаяся над нею прозрачным облаком.
— Случайно? — спросил Клим Иванович, искоса
взглянув на чумазое
лицо солдата.
Прихрамывая, тыкая палкой в торцы, он перешел с мостовой
на панель, присел
на каменную тумбу, достал из кармана газету и закрыл ею
лицо свое. Самгин отметил, что солдат,
взглянув на него, хотел отдать ему честь, но почему-то раздумал сделать это.
Ломовой счастливо захохотал, Клим Иванович пошел тише, желая послушать, что еще скажет извозчик. Но
на панели пред витриной оружия стояло человек десять, из магазина вышел коренастый человек, с бритым
лицом под бобровой шапкой, в пальто с обшлагами из меха, взмахнул рукой и, громко сказав: «В дантиста!» — выстрелил. В проходе во двор
на белой эмалированной вывеске исчезла буква а, стрелок, самодовольно улыбаясь,
взглянул на публику, кто-то одобрил его...