Неточные совпадения
Иногда он кажется так счастлив, глаза горят, и наблюдатель только что предположит в нем открытый характер, сообщительность и даже болтливость, как через час, через два,
взглянув на него, поразится бледностью его
лица, каким-то внутренним и, кажется, неисцелимым страданием, как будто он отроду не улыбнулся.
Она взяла его за голову, поглядела с минуту ему в
лицо, хотела будто заплакать, но только сжала голову, видно, раздумала, быстро
взглянула на портрет матери Райского и подавила вздох.
У него воображение было раздражено: он невольно ставил
на месте героя себя; он глядел
на нее то смело, то стоял мысленно
на коленях и млел,
лицо тоже млело. Она
взглянула на него раза два и потом боялась или не хотела глядеть.
Тут только он
взглянул на нее, потом
на фуражку, опять
на нее и вдруг остановился с удивленным
лицом, как у Устиньи, даже рот немного открыл и сосредоточил
на ней испуганные глаза, как будто в первый раз увидал ее. Она засмеялась.
Она
взглянула на него, сделала какое-то движение, и в одно время с этим быстрым взглядом блеснул какой-то, будто внезапный свет от ее
лица, от этой улыбки, от этого живого движения. Райский остановился
на минуту, но блеск пропал, и она неподвижно слушала.
— Да… правильные черты
лица, свежесть, много блеску… — говорил он монотонно и,
взглянув сбоку
на Веру, страстно вздрогнул. Красота Беловодовой погасла в его памяти.
Он уж с ним говорил не иначе, как иронически. Но
на этот раз у Марка было озабоченное
лицо. Однако когда принесли свечи и он
взглянул на взволнованное
лицо Райского, то засмеялся, по-своему, с холодной злостью.
А она, отворотясь от этого сухого взгляда, обойдет сзади стула и вдруг нагнется к нему и близко
взглянет ему в
лицо, положит
на плечо руки или нежно щипнет его за ухо — и вдруг остановится
на месте, оцепенеет, смотрит в сторону глубоко-задумчиво, или в землю, точно перемогает себя, или — может быть — вспоминает лучшие дни, Райского-юношу, потом вздохнет, очнется — и опять к нему…
— Что ты, дитя мое? Проститься пришла — Бог благословит тебя! Отчего ты не ужинала? Где Николай Андреич? — сказала она. Но,
взглянув на Марфеньку, испугалась. — Что ты, Марфенька? Что случилось?
На тебе
лица нет: вся дрожишь? Здорова ли? Испугалась чего-нибудь? — посыпались вопросы.
Вдруг у него краска сбежала с
лица — он с горестным изумлением
взглянул на Татьяну Марковну, потом
на мать.
Он был в недоумении. Эта живость речи, быстрые движения, насмешливое кокетство — все казалось ему неестественно в ней. Сквозь живой тон и резвость он слышал будто усталость, видел напряжение скрыть истощение сил. Ему хотелось
взглянуть ей в
лицо, и когда они подошли к концу аллеи, он вывел было ее
на лунный свет.
До света он сидел там, как
на угольях, — не от страсти, страсть как в воду канула. И какая страсть устояла бы перед таким «препятствием»? Нет, он сгорал неодолимым желанием
взглянуть Вере в
лицо, новой Вере, и хоть взглядом презрения заплатить этой «самке» за ее позор, за оскорбление, нанесенное ему, бабушке, всему дому, «целому обществу, наконец человеку, женщине!».
Он подошел, стал
на колени подле нее и прильнул губами к ее туфле. Она вдруг обернулась,
взглянула на него мельком,
лицо у ней подернулось горьким изумлением.
Она обернулась
на этот тон его голоса,
взглянула на него пристально; глаза у ней открылись широко, с изумлением. Она увидела бледное
лицо, какого никогда у него не видала, и, казалось, читала или угадывала смысл этого нового
лица, нового Райского.
Райский вздохнул свободнее, но,
взглянув из-за кустов
на ее
лицо, когда она тихо шла тою же широкой походкой назад, — он еще больше замер от ужаса.
Прошло четверть часа. Он, схватив палитру, покрыл ее красками и,
взглядывая горячо
на Веру, торопливо, как будто воруя, переносил черты ее
лица на полотно.
— Ее история перестает быть тайной… В городе ходят слухи… — шептала Татьяна Марковна с горечью. — Я сначала не поняла, отчего в воскресенье, в церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о Вере — здорова ли она, — и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я
взглянула кругом — у всех
на лицах одно: «Что Вера?» Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…
Неточные совпадения
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин
взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было
на ее
лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
Анна, отведя глаза от
лица друга и сощурившись (это была новая привычка, которой не знала за ней Долли), задумалась, желая вполне понять значение этих слов. И, очевидно, поняв их так, как хотела, она
взглянула на Долли.
Он извинился и пошел было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз
взглянуть на нее — не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного
лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное.
«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал
лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря
на страшное изменение
лица, Левину стòило
взглянуть в эти живые поднявшиеся
на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.
Легко ступая и беспрестанно
взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное
лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.