Неточные совпадения
— У Чехова — тоже нет общей-то
идеи. У него чувство недоверия к человеку, к народу. Лесков вот
в человека
верил, а
в народ — тоже не очень. Говорил: «Дрянь славянская, навоз родной». Но он, Лесков, пронзил всю Русь. Чехов премного обязан ему.
— Томилину —
верю. Этот ничего от меня не требует, никуда не толкает. Устроил у себя на чердаке какое-то всесветное судилище и — доволен. Шевыряется
в книгах,
идеях и очень просто доказывает, что все на свете шито белыми нитками. Он, брат, одному учит — неверию. Тут уж — бескорыстно, а?
Он понимал, что на его глазах
идея революции воплощается
в реальные формы, что, может быть, завтра же, под окнами его комнаты, люди начнут убивать друг друга, но он все-таки не хотел
верить в это, не мог допустить этого.
— И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты
верят, что воспитывают —
идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: «возлюбите друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она поет? Черта два — единомыслие, когда у меня дом —
в один этаж, а у соседа —
в три! — неожиданно закончил он.
Она
верит в идеи, которые господствовали на Западе более пятидесяти лет тому назад, она все еще серьезно способна исповедовать позитивистическое миросозерцание, старую теорию социальной среды и т. п.
Неточные совпадения
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная
идея убийства поразила ее.
В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули
в ее сознании. И опять она не
поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
Он открыто заявлял, что,
веря в прогресс, даже досадуя на его «черепаший» шаг, сам он не спешил укладывать себя всего
в какое-нибудь, едва обозначившееся десятилетие, дешево отрекаясь и от завещанных историею, добытых наукой и еще более от выработанных собственной жизнию убеждений, наблюдений и опытов,
в виду едва занявшейся зари quasi-новых [мнимоновых (лат.).]
идей, более или менее блестящих или остроумных гипотез, на которые бросается жадная юность.
«Хоть бы красоты ее пожалел… пожалела… пожалело… кто? зачем? за что?» — думал он и невольно поддавался мистическому влечению
верить каким-то таинственным, подготовляемым
в человеческой судьбе минутам, сближениям, встречам, наводящим человека на роковую
идею, на мучительное чувство, на преступное желание, нужное зачем-то, для цели, неведомой до поры до времени самому человеку, от которого только непреклонно требуется борьба.
«Чем доказать, что я — не вор? Разве это теперь возможно? Уехать
в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов первый
поверит, что я украл! „
Идея“? Какая „
идея“? Что теперь „
идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я буду идти, и всегда найдется человек, который скажет, указывая на меня: „Вот это — вор“. Он начал с того „свою
идею“, что украл деньги с рулетки…»
Он был серьезен, то есть не то что серьезен, но
в возможность женить меня, я видел ясно, он и сам совсем
верил и даже принимал
идею с восторгом.