Разрезав город,
река течет к юго-западу и теряется в ржавом Ляховском болоте; ощетинилось болото темным ельником, и уходит мелкий лес густым широким строем в серовато-синюю даль. А на востоке, по вершинам холмов, маячат в бледном небе старые, побитые грозами деревья большой дороги в губернию.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а
река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему:
Речки: Тания (по-китайски Седонерл и по-удэгейски Дана), Вязтыгни, Хоома. Хотэ и Онектого (по-удэгейски Онекгозо, а по-китайски Миланзуай) — горные ручьи, текущие к морю по небольшим распадкам. Далее будет река Таэле (по-удэгейски Таэ) длиною 12 км. Около устья долина ее суживается, и
река течет как бы в ущелье. В истоках Таэле находится горный узел, откуда берут начало и другие реки: к северо-востоку течет река Билимбе, к югу — маленький ручей Иеля.
Во-первых, надобно, чтобы поблизости не было больших прудов и озер и чтоб утиным стаям некуда было перемещаться, не разбиваясь; во-вторых, чтобы
река текла не в пологих берегах и чтобы по ней росли кусты, без чего охотник будет виден издалека и утки никогда не подпустят его в меру.
— Хорошо, брат, устроено все у бога, — нередко говорил он. — Небушко, земля,
реки текут, пароходы бежат. Сел на пароход, и — куда хошь; в Рязань, али в Рыбинской, в Пермь, до Астрахани! В Рязани я был, ничего — городок, а скушный, скушнее Нижнего; Нижний у нас — молодец, веселый! И Астрахань — скушнее. В Астрахани, главное, калмыка много, а я этого не люблю. Не люблю никакой мордвы, калмыков этих, персиян, немцев и всяких народцев…
Неточные совпадения
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования
рек, ни о законах, по которому они
текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать
течь река.
Но тут встретилось новое затруднение: груды мусора убывали в виду всех, так что скоро нечего было валить в
реку. Принялись за последнюю груду, на которую Угрюм-Бурчеев надеялся, как на каменную гору.
Река задумалась, забуровила дно, но через мгновение
потекла веселее прежнего.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной
реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к
реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а
река не унималась. По-прежнему она
текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
— И непременно разбогатеете, — сказал Костанжогло, не слушая хозяйки. — К вам
потекут реки,
реки золота. Не будете знать, куда девать доходы.
Не мадригалы Ленский пишет // В альбоме Ольги молодой; // Его перо любовью дышит, // Не хладно блещет остротой; // Что ни заметит, ни услышит // Об Ольге, он про то и пишет: // И полны истины живой //
Текут элегии
рекой. // Так ты, Языков вдохновенный, // В порывах сердца своего, // Поешь бог ведает кого, // И свод элегий драгоценный // Представит некогда тебе // Всю повесть о твоей судьбе.