Неточные совпадения
Как уживетесь с новыми людьми?» — сыпались вопросы, и на меня
смотрели с болезненным любопытством,
как на жертву, обреченную пытке.
Вот
как смотрят у нас на завидную участь путешественника!
Гончарова.], поэт, — хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек,
как праотец наш, рвет несеяный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето, — туда, в светлые чертоги Божьего мира, где природа,
как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут
смотреть, а сердце биться».
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы,
как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской
смотрел,
как пустела моя квартира,
как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться в недра гор, или опускаться в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только
посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать,
как путешественнику.
Оно, пожалуй, красиво
смотреть со стороны, когда на бесконечной глади вод плывет корабль, окрыленный белыми парусами,
как подобие лебедя, а когда попадешь в эту паутину снастей, от которых проходу нет, то увидишь в этом не доказательство силы, а скорее безнадежность на совершенную победу.
Взглянешь около себя и увидишь мачты, палубы, пушки, слышишь рев ветра, а невдалеке, в красноречивом безмолвии, стоят красивые скалы: не раз содрогнешься за участь путешественников!.. Но я убедился, что читать и слушать рассказы об опасных странствиях гораздо страшнее, нежели испытывать последние. Говорят, и умирающему не так страшно умирать,
как свидетелям
смотреть на это.
Чем
смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и
смотреть,
как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия;
смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
С любопытством
смотрю,
как столкнутся две кухарки, с корзинами на плечах,
как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке,
как из нее с неподражаемою ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью, или
как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку.
В тавернах, в театрах — везде пристально
смотрю,
как и что делают,
как веселятся, едят, пьют; слежу за мимикой, ловлю эти неуловимые звуки языка, которым волей-неволей должен объясняться с грехом пополам, благословляя судьбу, что когда-то учился ему: иначе хоть не заглядывай в Англию.
И везде, во всех этих учреждениях, волнуется толпа зрителей; подумаешь, что англичанам нечего больше делать,
как ходить и
смотреть достопримечательности.
Не видать, чтоб они наслаждались тем, что пришли
смотреть; они осматривают,
как будто принимают движимое имущество по описи: взглянут, там ли повешено, такой ли величины,
как напечатано или сказано им, и идут дальше.
А
как еще хочется
посмотреть и погулять в этой разумной толпе, чтоб потом перейти к невозделанной природе и к таким же невозделанным ее детям!
Но Боже мой!
каким презрением обдал он английского купца, нужды нет, что тот
смотрел совершенным джентльменом!
Смешно было
смотреть, когда кто-нибудь пойдет в один угол, а его отнесет в другой: никто не ходил
как следует, все притопывая.
Я постоял у шпиля,
посмотрел,
как море вдруг скроется из глаз совсем под фрегат и перед вами палуба стоит стоймя, то вдруг скроется палуба и вместо нее очутится стена воды, которая так и лезет на вас.
В одном месте кроется целый лес в темноте, а тут вдруг обольется ярко лучами солнца,
как золотом, крутая окраина с садами. Не знаешь, на что
смотреть, чем любоваться; бросаешь жадный взгляд всюду и не поспеваешь следить за этой игрой света,
как в диораме.
Надеть ли поэзию,
как праздничный кафтан, на современную идею или по-прежнему скитаться с ней в родимых полях и лесах,
смотреть на луну, нюхать розы, слушать соловьев или, наконец, идти с нею сюда, под эти жаркие небеса? Научите.
— «
Как не облако!
посмотрите хорошенько: ну, что?» — «Туча».
— «А под
каким градусом лежит Пальма?» — «Подите
посмотрите сами на карте».
Каждый день во всякое время
смотрел я на небо, на солнце, на море — и вот мы уже в 140 ‹южной› широты, а небо все такое же,
как у нас, то есть повыше, на зените, голубое, к горизонту зеленоватое.
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке, с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о здоровье людей, потом об имени судна, о числе людей, о цели путешествия и все это тщательно, но с большим трудом, с гримасами, записал в тетрадь. Я стоял подле него и
смотрел,
как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею не наших деревьев, не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева, фигуру листьев, наконец, плоды;
как будто
смотрели на это в последний раз, хотя нам только это и предстояло видеть на долгое время.
Мы все, однако ж, высыпали наверх и вопросительно
смотрели во все стороны,
как будто хотели видеть тот деревянный ободочек, который, под именем экватора, опоясывает глобус.
Если ж
смотреть на это
как на повод к развлечению, на случай повеселиться, то в этом и без того недостатка не было.
«
Смотрите,
смотрите!» — закричат все, но все и без того
смотрят,
как стадо бонитов гонится за несчастными летуньями, играя фиолетовой спиной на поверхности.
Изумленный глаз
смотрит вокруг, не увидит ли руки, которая, играя, строит воздушные видения. Тихо, нежно и лениво ползут эти тонкие и прозрачные узоры в золотой атмосфере,
как мечты тянутся в дремлющей душе, слагаясь в пленительные образы и разлагаясь опять, чтоб слиться в фантастической игре…
Смотрите вы на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите,
как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало...
Здесь,
как в Лондоне и Петербурге, домы стоят так близко, что не разберешь, один это или два дома; но город очень чист,
смотрит так бодро, весело, живо и промышленно. Особенно любовался я пестрым народонаселением.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала,
как смотрели на нее. Я попробовал было подойти к окну, но места были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а часа в три отнес их сам на почту.
Да нет, все в нем не английское: не
смотрит он, вытараща глаза; не сжата у него,
как у англичан, и самая мысль, суждение в какие-то тиски; не цедит он ее неуклюже, сквозь зубы, по слову.
Темная, закоптелая комнатка, убранная по-голландски,
смотрит, однако ж, на путешественника радушно,
как небритый и немытый человек
смотрит исподлобья, но ласковым взглядом.
Горы не
смотрели так угрюмо и неприязненно,
как накануне; они старались выказать, что было у них получше, хотя хорошего, правду сказать, было мало,
как солнце ни золотило их своими лучами.
Ему ужасно понравилось это, и он пригласил меня
смотреть,
как она будет приветствовать других наших товарищей, которые шли за нами.
Мы долго
смотрели,
как веселились, после трудного рабочего дня, черные.
Бен с улыбкой
смотрел,
как мы молча наслаждались великолепной картиной, поворачиваясь медленно то на ту, то на другую сторону.
Мы сели на стульях, на дворе, и
смотрели,
как обезьяна то влезала на дерево, то старалась схватить которого-нибудь из бегавших мальчишек или собак.
В ожидании товарищей, я прошелся немного по улице и рассмотрел, что город выстроен весьма правильно и чистота в нем доведена до педантизма. На улице не увидишь ничего лишнего, брошенного. Канавки, идущие по обеим сторонам улиц, мостики содержатся
как будто в каком-нибудь парке. «Скучный город!» — говорил Зеленый с тоской, глядя на эту чистоту. При постройке города не жалели места: улицы так широки и длинны, что в самом деле, без густого народонаселения, немного скучно на них
смотреть.
Как только я пришел в свой нумер, тотчас
посмотрел, вставлено ли стекло.
Здесь пока, до начала горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами,
смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи,
как будто с закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие деревья и цветники, неудачная претензия на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста, не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Она осветила кроме моря еще озеро воды на палубе, толпу народа, тянувшего какую-то снасть, да протянутые леера, чтоб держаться в качку. Я шагал в воде через веревки, сквозь толпу; добрался кое-как до дверей своей каюты и там, ухватясь за кнехт, чтоб не бросило куда-нибудь в угол, пожалуй на пушку, остановился
посмотреть хваленый шторм. Молния
как молния, только без грома, или его за ветром не слыхать. Луны не было.
Нечего делать, надо было довольствоваться одной молнией. Она сверкала часто и так близко,
как будто касалась мачт и парусов. Я
посмотрел минут пять на молнию, на темноту и на волны, которые все силились перелезть к нам через борт.
Жар несносный; движения никакого, ни в воздухе, ни на море. Море —
как зеркало,
как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца.
Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды!
Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином месте пучина кипит золотом, там
как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя
смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.
Посмотришь ли на каждую пальму отдельно:
какая оригинальная красота!
Индиец, полуголый, с маленьким передником, бритый, в чалме, или с большими волосами,
смотря по тому,
какой он веры, бежит ровно, грациозно, далеко и медленно откидывая ноги назад, улыбаясь и показывая ряд отличных зубов.
Мне сначала было совестно ехать и
смотреть,
как они бегут, но через полчаса я привык
смотреть, а они — бежать.
Хотя у нас еще не успел пробудиться аппетит, однако ж мы с бароном Крюднером отправились «
посмотреть, что едят»,
как он говорил.
На все такие места,
как Сингапур, то есть торговые и складочные, я
смотрю не совсем благосклонно, или, лучше, не совсем весело.
«
Посмотрите,
какой красавец!» — сказал барон, указывая на англичанина.
Я хотел
посмотреть, из
какого дерева, и спросил одну.