Неточные совпадения
Не стану возвращаться
к их характеристике, а буду упоминать о каждом кстати, когда
придет очередь.
—
Он завтра
к батюшке за медом заедет, а оттуда ко мне, и ты
приди, и мещанин будет.
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями. В эту минуту за нами
пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали
к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Баниосам, на прощанье, сказано было, что есть два письма: одно
к губернатору, а другое выше; чтоб за первым
он прислал чиновника, а другое принял сам.
Льода, выслушав, выпрямился, обратился
к Посьету, который сидел подле баниосов, и объявил, что губернатор просит
прислать письмо, адресованное собственно
к нему.
Когда всматриваешься пристально в лица старших чиновников и
их свиты и многих других, толпящихся на окружающих нас лодках, невольно
придешь к заключению, что тут сошлись и смешались два племени.
Губернатору лучше бы, если б мы, минуя Нагасаки, прямо в Едо
пришли:
он отслужил свой год и, сдав должность другому, прибывшему на смену, готовился отправиться сам в Едо, домой,
к семейству, которое удерживается там правительством и служит порукой за мужа и отца, чтоб
он не нашалил как-нибудь на границе.
Не дети ли, когда думали, что
им довольно только не хотеть, так
их и не тронут, не пойдут
к ним даже и тогда, если
они претерпевших кораблекрушение и брошенных на
их берега иностранцев будут сажать в плен, купеческие суда гонять прочь, а военные учтиво просить уйти и не
приходить?
Кичибе суетился: то побежит в приемную залу, то на крыльцо, то опять
к нам. Между прочим,
он пришел спросить, можно ли позвать музыкантов отдохнуть. «Хорошо, можно», — отвечали
ему и в то же время послали офицера предупредить музыкантов, чтоб
они больше одной рюмки вина не пили.
19 числа перетянулись на новое место. Для буксировки двух судов, в случае нужды,
пришло 180 лодок.
Они вплоть стали
к фрегату: гребцы, по обыкновению, голые; немногие были в простых, грубых, синих полухалатах. Много маленьких девчонок (эти все одеты чинно), но женщины ни одной. Мы из окон бросали
им хлеб, деньги, роздали по чарке рому:
они все хватали с жадностью.
Их много налезло на пушки, в порта. Крик, гам!
В кают-компанию
пришел к старшему офицеру писарь с жалобой на музыканта Макарова, что
он изломал
ему спину.
Но баниосы не обрадовались бы, узнавши, что мы идем в Едо.
Им об этом не сказали ни слова. Просили только приехать завтра опять, взять бумаги да подарки губернаторам и переводчикам, еще
прислать, как можно больше, воды и провизии.
Они не подозревают, что мы сбираемся продовольствоваться этой провизией — на пути
к Едо! Что-то будет завтра?
Спросили, когда будут полномочные. «Из Едо… не получено… об этом». Ну пошел свое! Хагивари и Саброски начали делать нам знаки, показывая на бумагу, что вот какое чудо случилось: только заговорили о ней, и она и
пришла! Тут уже никто не выдержал, и
они сами, и все мы стали смеяться. Бумага писана была от президента горочью Абе-Исен-о-ками-сама
к обоим губернаторам о том, что едут полномочные, но кто именно, когда
они едут, выехали ли, в дороге ли — об этом ни слова.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (
он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо
к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы
пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Но и инсургенты платят за это хорошо. На днях
они объявили, что готовы сдать город и просят
прислать полномочных для переговоров. Таутай обрадовался и послал
к ним девять чиновников, или мандаринов, со свитой. Едва
они вошли в город, инсургенты предали
их тем ужасным, утонченным мучениям, которыми ознаменованы все междоусобные войны.
Адмирал согласился
прислать два вопроса на другой день, на бумаге, но с тем, чтоб
они к вечеру же ответили на
них. «Как же мы можем обещать это, — возразили
они, — когда не знаем, в чем состоят вопросы?»
Им сказано, что мы знаем вопросы и знаем, что можно отвечать.
Они обещали сделать, что можно, и мы расстались большими друзьями.
Прислали столиков, шкапчиков, этажерок, даже целые ширмы; далее, кукол, в полном японском костюме, кинжал, украшения
к нему и прочее.
Еще
к нам
пришел из дома мальчик, лет двенадцати, и оба
они сели перед нами на пятках и рассматривали пристально нас, платья наши, вещи.
Но если кто пожелает непременно иметь хорошие сигары не в большом количестве, тот, без всяких фактур и заказов, обращается
к кому-нибудь из служащих на фабрике или
приходит прямо и просто, как говорил мой провожатый, заказывает, сколько
ему нужно, и получает за ту же цену мимо администрации, мимо магазина, куда деньги за эти сигары, конечно, уже не поступают.
В 1521 году Магеллан, первый, с своими кораблями пристал
к юго-восточной части острова Магинданао и подарил Испании новую, цветущую колонию, за что и поставлен
ему монумент на берегу Пассига. Вторая экспедиция приставала
к Магинданао в 1524 году, под начальством Хуана Гарсия Хозе де Лоаиза. Спустя недолго
приходил мореплаватель Виллалобос, который и дал островам название Филиппинских в честь наследника престола, Филиппа II, тогда еще принца астурийского.
Они не живут тут, а бродят с места на место,
приходят к морю ловить рыбу.
Но
их мало, жизни нет, и пустота везде. Мимо фрегата редко и робко скользят в байдарках полудикие туземцы. Только Афонька, доходивший в своих охотничьих подвигах, через леса и реки, и до китайских, и до наших границ и говорящий понемногу на всех языках, больше смесью всех, между прочим и наречиями диких, не робея, идет
к нам и всегда норовит
прийти к тому времени, когда команде раздают вино. Кто-нибудь поднесет и
ему:
он выпьет и не благодарит выпивши, не скажет ни слова, оборотится и уйдет.
И
они позвали
его к себе. «Мы у тебя были, теперь ты
приди к нам», — сказали
они и угощали
его обедом, но в своем вкусе, и потому
он не ел. В грязном горшке чукчанка сварила оленины, вынимала ее и делила на части руками — какими — Боже мой! Когда
он отказался от этого блюда,
ему предложили другое, самое лакомое: сырые оленьи мозги. «Мы ели у тебя, так уж и ты, как хочешь, а ешь у нас», — говорили
они.
Но зато мелькают между
ними — очень редко, конечно, — и другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь в бухте стоял «мористо»: это уже не хорошо, но еще хуже выходит «мористее», в сравнительной степени. Не морскому читателю, конечно, в голову не
придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе
к открытому морю, нежели
к берегу.
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега:
он то
приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить, стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень
к скалистой стене острова, около которого
он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.