Неточные совпадения
Ведь это все равно что отрезать вожжи у горячей
лошади, а между тем поставят фальшивые мачты из запасного дерева — и
идут.
Надо было переправляться вброд; напрасно Вандик понукал
лошадей: они не
шли. «Аппл!» — крикнет он, направляя их в воду, но передние две только коснутся ногами воды и вдруг возьмут направо или налево, к берегу.
Мы все поднимались, но это заметно было для глаз и почти вовсе незаметно для
лошадей — так дорога
идет раскидисто и отлого;
лошади не переставали бежать легкой рысью.
Часа в три пустились дальше. Дорога
шла теперь по склону, и
лошади бежали веселее. Ущелье все расширялось, открывая горизонт и дальние места.
Лишь только мы въехали на самую высокую точку горы,
лошади вдруг совсем остановились и будто не могли
идти далее.
«Т’is hot, very hot, sir (очень жарко), — бормотал он, —
лошади не могут
идти».
Мы вышли к большому монастырю, в главную аллею, которая ведет в столицу, и сели там на парапете моста. Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно
идут с ношами овощей взад и вперед или ведут
лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п.
Лошади фыркали и пятились от нас. В полях везде работают. Мы
пошли на сахарную плантацию. Она отделялась от большой дороги полями с рисом, которые были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Между тем я не заметил, что мы уж давно поднимались, что стало холоднее и что нам осталось только подняться на самую «выпуклость», которая висела над нашими головами. Я все еще не верил в возможность въехать и войти, а между тем наш караван уже тронулся при криках якутов. Камни заговорили под ногами. Вереницей, зигзагами, потянулся караван по тропинке. Две вьючные
лошади перевернулись через голову, одна с моими чемоданами. Ее бросили на горе и
пошли дальше.
Он, помолчав немного, начал так: «Однажды я ехал из Буюкдерэ в Константинополь и на минуту слез… а
лошадь ушла вперед с дороги: так я и пришел пешком, верст пятнадцать будет…» — «Ну так что ж?» — «Вот я и боялся, — заключил Тимофей, — что, пожалуй, и эти
лошади уйдут, вбежавши на гору, так чтоб не пришлось тоже
идти пешком».
И
слава Богу: встреча с медведем могла бы доставить удовольствие, а может быть, и некоторую выгоду — только ему одному: нас она повергла бы в недоумение, а
лошадей в неистовый испуг.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина
шла было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки,
лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится
лошадь.
Он
послал за
лошадьми и вперед дал знать, чтоб была подстава.
Мочи нет, опять болота одолели!
Лошади уходят по брюхо. Якут говорит: «Всяко бывает, и падают; лучше пешком, или пешкьюем», — как он пренежно произносит. «Весной здесь все вода, все вода, — далее говорит он, — почтальон ехал, нельзя ехать, слез, пешкьюем
шел по грудь, холодно, озяб, очень сердился».
Смотритель опять стал разговаривать с якутами и успокоил меня, сказав, что они перевезут меньше, нежели в два часа, но что там берегом четыре версты ехать мне будет не на чем, надо
посылать за
лошадьми в город.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока
лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно;
посылать ночью в город за
лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
Подъезжаете ли вы к глубокому и вязкому болоту, якут соскакивает с
лошади, уходит выше колена в грязь и ведет вашу
лошадь — где суше; едете ли лесом, он — впереди, устраняет от вас сучья; при подъеме на крутую гору опоясывает вас кушаком и помогает
идти; где очень дурно, глубоко, скользко — он останавливается.
Кроме остановок, происходящих от глубоких снегов и малосильных
лошадей, бывает, что разольются горные речки, болота наводнятся и проезжему приходится иногда по пояс
идти в воде. «Что ж проезжие?» — спросил я якута, который мне это рассказывал. «Сердятся», — говорит. Но это опять все природные препятствия, против которых принимаются, как я сказал, деятельные меры.
Ямщик пообедал, задал корму
лошадям, потом лег спать, а проснувшись, объявил, что ему ехать не следует, что есть мужик Шеин, который живет особняком, на юру, что очередь за его сыновьями, но он богат и все отделывается. Я
послал за Шеиным, но он рапортовался больным. Что делать? вооружиться терпением, резигнацией? так я и сделал. Я прожил полторы сутки, наконец созвал ямщиков, и Шеина тоже, и стал записывать имена их в книжку. Они так перепугались, а чего — и сами не знали, что сейчас же привели
лошадей.
Кажется, я миновал дурную дорогу и не «хлебных»
лошадей. «Тут уж
пойдут натуральные кони и дорога торная, особенно от Киренска к Иркутску», — говорят мне. Натуральные — значит привыкшие, приученные, а не сборные. «Где староста?» — спросишь, приехав на станцию… «Коней ладит, барин. Эй, ребята! заревите или гаркните (то есть позовите) старосту», — говорят потом.
Потом (это уж такой обычай)
идут все спускать
лошадей на Лену: «На руках спустим», — говорят они, и каждую
лошадь берут человека четыре, начинают вести с горы и ведут, пока
лошади и сами смирно
идут, а когда начинается самое крутое место, они все рассыпаются, и
лошади мчатся до тех пор, пока захотят остановиться.
Чуть
лошади немного задумаются — ямщик поднимет над ними только руку или гикнет — и опять
пошли.
От слободы Качуги
пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву;
лошади паслись и щипали ее, как весной. На последней станции все горы; но я ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.