Надо, чтоб я не глазами, на чужой коже, а чтоб собственными нервами, костями и мозгом костей вытерпел огонь страсти, и после — желчью, кровью и потом
написал картину ее, эту геенну людской жизни.
Неточные совпадения
То
писал он стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди — не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся
картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех книгах, а не та, которая окружает его…
Он хотел показать
картину товарищам, но они сами красками еще не
писали, а всё копировали с бюстов, нужды нет, что у самих бороды поросли.
— Что же мешает? Ведь ты рисовал какую-то большую
картину: ты
писал, что готовишь ее на выставку…
— Черт с ними, с большими
картинами! — с досадой сказал Райский, — я бросил почти живопись. В одну большую
картину надо всю жизнь положить, а не выразишь и сотой доли из того живого, что проносится мимо и безвозвратно утекает. Я
пишу иногда портреты…
«Уеду отсюда и
напишу роман:
картину вялого сна, вялой жизни…»
Ему пришла в голову прежняя мысль «
писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой жизни, как лежат в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись в меня, будут красками и колоритом…
картина будет верна…»
«Вот этак же, лет шесть назад, — печально размышлял он, — затеял я
писать большую, сложную
картину для выставки…
— Попробую, начну здесь, на месте действия! — сказал он себе ночью, которую в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу
напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих драм и комедий, —
картина их виднее будет издалека. Даль оденет их в лучи поэзии; я буду видеть одно чистое создание творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..
И вот тот, кто сумеет раскрыть всю беспредельность этого содержания, кто найдет в себе мощь воспроизвести все разнообразие идеалов, которое составляет естественный вывод этого содержания, — тот, несомненно,
напишет картину, бесконечное разнообразие и яркость которой зажжет все сердца.
Человек comme il faut стоял выше и вне сравнения с ними; он предоставлял им
писать картины, ноты, книги, делать добро, — он даже хвалил их за это, отчего же не похвалить хорошего, в ком бы оно ни было, — но он не мог становиться с ними под один уровень, он был comme il faut, а они нет, — и довольно.
Желание желаний, так называет Шопенгауэр любовь, заставляет поэта писать стихи, музыканта создавать гармонические звуковые комбинации, живописца
писать картину, певца петь, — все идет от этого желания желаний и все к нему же возвращается.
На полянке, с которой был виден другой конец пруда, стоял мольберт, за ним сидел в белом пиджаке высокий, величественный старец, с седой бородой, и
писал картину. Я видел только часть его профиля.
Неточные совпадения
Портрет Анны, одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал
писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне.
Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые
картины, чем
картина Михайлова.
Красавица-кормилица, с которой Вронский
писал голову для своей
картины, была единственное тайное горе в жизни Анны.
Он забыл всё то, что он думал о своей
картине прежде, в те три года, когда он
писал ее; он забыл все те ее достоинства, которые были для него несомненны, — он видел
картину их равнодушным, посторонним, новым взглядом и не видел в ней ничего хорошего.
О своей
картине, той, которая стояла теперь на его мольберте, у него в глубине души было одно суждение — то, что подобной
картины никто никогда не
писал.
Он
пишет философские
картины, я бы сказала.