Неточные совпадения
Но ни ревности, ни боли он
не чувствовал и только трепетал от красоты как будто перерожденной, новой для него женщины. Он любовался уже их
любовью и радовался их радостью, томясь жаждой превратить и то и другое в образы и звуки. В нем умер любовник и ожил бескорыстный артист.
— Если я
не буду
чувствовать себя свободной здесь, то как я ни люблю этот уголок (она с
любовью бросила взгляд вокруг себя), но тогда… уеду отсюда! — решительно заключила она.
На другой день Райский
чувствовал себя веселым и свободным от всякой злобы, от всяких претензий на взаимность Веры, даже
не нашел в себе никаких следов зародыша
любви.
Протянулась еще неделя, и скоро должен исполниться месяц глупому предсказанию Марка, а Райский
чувствовал себя свободным «от
любви». В
любовь свою он
не верил и относил все к раздражению воображения и любопытства.
Даже красота ее, кажется, потеряла свою силу над ним: его влекла к ней какая-то другая сила. Он
чувствовал, что связан с ней
не теплыми и многообещающими надеждами,
не трепетом нерв, а какою-то враждебною, разжигающею мозг болью, какими-то посторонними, даже противоречащими
любви связями.
«Если неправда, зачем она сказала это? для шутки — жестокая шутка! Женщина
не станет шутить над
любовью к себе, хотя бы и
не разделяла ее. Стало быть —
не верит мне… и тому, что я
чувствую к ней, как я терзаюсь!»
С другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал бороться,
чувствуя, что она
не разделена Верою и, следовательно,
не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур, в тихое и покойное течение, словом, в счастье, в котором, очистившись от животного бешенства, она превращается в человеческую
любовь.
Она инстинктивно
чувствовала, что его сила, которую она отличила и полюбила в нем, — есть общечеловеческая сила, как и
любовь ее к нему была —
не исключительное,
не узкое пристрастие, а тоже общечеловеческое чувство.
Она залилась только слезами дома, когда
почувствовала, что объятия ее
не опустели, что в них страстно бросилась Вера и что вся ее
любовь почти безраздельно принадлежит этой другой, сознательной, созрелой дочери — ставшей такою путем горького опыта.
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он
не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
Не чувствуешь любви к людям, сиди смирно, — думал Нехлюдов, обращаясь к себе, — занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми.
А Рудин долго еще стоял на плотине. Наконец он встрепенулся, медленными шагами добрался до дорожки и тихо пошел по ней. Он был очень пристыжен… и огорчен. «Какова? — думал он. — В восемнадцать лет!.. Нет, я ее не знал… Она замечательная девушка. Какая сила воли!.. Она права; она стоит не такой любви, какую я к ней чувствовал… Чувствовал?.. — спросил он самого себя. — Разве я уже больше
не чувствую любви? Так вот как это все должно было кончиться! Как я был жалок и ничтожен перед ней!»
Не чувствуешь любви к людям, сиди смирно, занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми. Только позволь себе обращаться с людьми без любви, и не успеешь оглянуться, как станешь не человеком, а зверем, и людям повредишь и себя замучаешь.
Неточные совпадения
— Что, что ты хочешь мне дать
почувствовать, что? — говорила Кити быстро. — То, что я была влюблена в человека, который меня знать
не хотел, и что я умираю от
любви к нему? И это мне говорит сестра, которая думает, что… что… что она соболезнует!..
Не хочу я этих сожалений и притворств!
Ужасно то, что мы — старые, уже с прошедшим…
не любви, а грехов… вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя
не чувствовать себя недостойным.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова
не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все
не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько
не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как
не к Тому, в Чьих руках он
чувствовал себя, свою душу и свою
любовь?
— Нет, я бы
чувствовал хотя немного, что, кроме своего чувства (он
не хотел сказать при нем —
любви)… и счастия, всё-таки жаль потерять свободу… Напротив, я этой-то потере свободы и рад.
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею
любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже
не мог
чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав в полк, пришел
не к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.