Неточные совпадения
У меня есть и точка, и нервная дрожь — и все эти
молнии горят здесь, в груди, — говорил он, ударяя себя в грудь.
А он мечтал о страсти, о ее бесконечно разнообразных видах, о всех сверкающих
молниях, о всем зное сильной, пылкой, ревнивой любви, и тогда, когда они вошли в ее лето, в жаркую пору.
— Я преступник!.. если не убил, то дал убить ее: я не хотел понять ее, искал ада и
молний там, где был только тихий свет лампады и цветы. Что же я такое, Боже мой! Злодей! Ужели я…
Позовут ли ее одеть барышень, гладить, сбегать куда-нибудь, убрать, приготовить, купить, на кухне ли помочь: в нее всю как будто вложена какая-то
молния, рукам дана цепкость, глазу верность. Она все заметит, угадает, сообразит и сделает в одну и ту же минуту.
Пока ветер качал и гнул к земле деревья, столбами нес пыль, метя поля, пока
молнии жгли воздух и гром тяжело, как хохот, катался в небе, бабушка не смыкала глаз, не раздевалась, ходила из комнаты в комнату, заглядывала, что делают Марфенька и Верочка, крестила их и крестилась сама, и тогда только успокаивалась, когда туча, истратив весь пламень и треск, бледнела и уходила вдаль.
Верочка отворит окно и сядет смотреть грозу, а я всегда спрячусь в постель, задерну занавески, и если
молния очень блестит, то положу большую подушку на голову, а уши заткну и ничего не вижу, не слышу…
Марк, предложением пари, еще больше растревожил в нем желчь, и он почти не глядел на Веру, сидя против нее за обедом, только когда случайно поднял глаза, его как будто
молнией ослепило «язвительной» красотой.
Но он ошибся. Поцелуй не повел ни к какому сближению. Это была такая же неожиданная искра сочувствия Веры к его поступку, как неожидан был сам поступок. Блеснула какая-то
молния в ней и погасла.
Конечно,
молнию эту вызвала хорошая черта, но она и не сомневалась в достоинстве его характера, она только не хотела сближения теснее, как он желал, и не давала ему никаких других, кроме самых ограниченных, прав на свое внимание.
Он готовит их к опыту по каким-то намекам, непонятным для наивных натур, но явным для открытых, острых глаз, которые способны, при блеске
молнии, разрезавшей тучи, схватить весь рисунок освещенной местности и удержать в памяти.
Вера отвечала ему тоже взглядом, быстрым, как
молния, потом остановила на нем глаза, и взгляд изменился, стал прозрачный, точно стеклянный, «русалочный»…
— Ну, — продолжал он бурно, едва успевая говорить, — на остывший след этой огненной полосы, этой
молнии жизни, ложится потом покой, улыбка отдыха от сладкой бури, благородное воспоминание к прошлому, тишина!
— Господи спаси и помилуй! — произнесла она, перекрестившись, точно
молния блеснула перед ней, — этого горя только недоставало!
Все примолкло. Татьяна Марковна подняла на ноги весь дом. Везде закрывались трубы, окна, двери. Она не только сама боялась грозы, но даже не жаловала тех, кто ее не боялся, считая это за вольнодумство. Все набожно крестились в доме при блеске
молнии, а кто не перекрестился, того называли «пнем». Егорку выгоняла из передней в людскую, потому что он не переставал хихикать с горничными и в грозу.
Гроза приближалась величественно; издали доносился глухой рокот грома, пыль неслась столбом. Вдруг блеснула
молния, и над деревней раздался резкий удар грома.
Опять блеснула
молния и раздался продолжительный раскат грома. Бабушка в испуге спряталась, а Райский сошел с обрыва и пошел между кустов едва заметной извилистой тропинкой.
Дождь лил как из ведра,
молния сверкала за
молнией, гром ревел. И сумерки, и тучи погрузили все в глубокий мрак.
Он поминутно останавливался и только при блеске
молнии делал несколько шагов вперед. Он знал, что тут была где-то, на дне обрыва, беседка, когда еще кусты и деревья, росшие по обрыву, составляли часть сада.
Сапоги у него размокли совсем: он едва вытаскивал ноги из грязи и разросшегося лопуха и крапивы и, кроме того, не совсем равнодушен был к этому нестерпимому блеску
молнии и треску грома над головой.
Райский, мокрый, свернув зонтик под мышкой, как бесполезное орудие, жмурясь от ослепительной
молнии, медленно и тяжело шел в гору по скользкой грязи, беспрестанно останавливаясь, как вдруг послышался ему стук колес.
Он прислушался: шум опять раздался невдалеке. Он остановился, стук все ближе и ближе, слышалось торопливое и напряженное шаганье конских копыт в гору, фырканье лошадей и понукающий окрик человека.
Молния блистала уже пореже, и потому, при блеске ее, Райский не мог еще различить экипажа.
Наконец
молния блеснула ярко и осветила экипаж, вроде крытой линейки или шарабана, запряженного парой сытых и, как кажется, отличных коней, и группу людей в шарабане.
Опять
молния — и Райский остолбенел, узнавши в группе — Веру.
Лесничий ловко правил лошадьми, карабкавшимися на крутую гору, подстегивал то ту, то другую, посвистывал, забирал круто вожжи, когда кони вдруг вздрагивали от блеска
молнии, и потом оборачивался к сидящим под навесом.
— Что такое я видела? — старалась она припомнить, — да,
молнию, гром гремел — и кажется, всякий удар падал в одно место…
Перед ней будто сверкнула
молния. И она бросилась к нему и положила ему руку на плечо.
Она улыбнулась ему, протянула руку, дала милые права дружбы над собой — и тут же при нем падала в отчаянии под тяжестью удара, поразившего ее так быстро и неожиданно, как
молния.
Неточные совпадения
Сверху черная, безграничная бездна, прорезываемая
молниями; кругом воздух, наполненный крутящимися атомами пыли, — все это представляло неизобразимый хаос, на грозном фоне которого выступал не менее грозный силуэт пожара.
Но она всё-таки не рассмотрела бы его лица, если б опять
молния, скрывшая звезды, не осветила его. При свете
молнии она рассмотрела всё его лицо и, увидав, что он спокоен и радостен, улыбнулась ему.
Но в это самое мгновенье оба вдруг услыхали пронзительный свист, который как будто стегнул их по уху, и оба вдруг схватились за ружья, и две
молнии блеснули, и два удара раздались в одно и то же мгновение. Высоко летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья и упал в чащу, пригибая тонкие побеги.
Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден был длинный нос и шея птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная
молния; птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
Свет
молнии, звук грома и ощущение мгновенно обданного холодом тела слились для Левина в одно впечатление ужаса.