Неточные совпадения
—
Ну, Иван Иваныч, не сердитесь, — сказала Анна Васильевна, — если опять забуду
да свою трефовую даму побью. Она мне даже сегодня во сне приснилась. И как это я ее забыла! Кладу девятку на чужого валета, а дама на руках…
Вот пусть эта звезда, как ее… ты не знаешь? и я не знаю,
ну да все равно, — пусть она будет свидетельницей, что я наконец слажу с чем-нибудь: или с живописью, или с романом.
—
Ну,
да, у вас чуть из облаков спустишься — так пустое! — возразил обиженный Райский. — Ах, вы, мертвецы! Вы прежде во мне признавали дарование, Семен Семеныч…
—
Ну, так это дело решенное: вы с Верочкой принимаете от меня в подарок все это,
да?
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа?
ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня дела делает: хлеб продает, деньги получает, — честный, распорядительный,
да вот где-нибудь
да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты что это затеял, или в самом деле с ума сошел? — спросила бабушка, помолчав.
— Еще бы не помнить! — отвечал за него Леонтий. — Если ее забыл, так кашу не забывают… А Уленька правду говорит: ты очень возмужал, тебя узнать нельзя: с усами, с бородой!
Ну, что бабушка? Как, я думаю, обрадовалась! Не больше, впрочем, меня.
Да радуйся же, Уля: что ты уставила на него глаза и ничего не скажешь?
—
Ну, уж святая: то нехорошо, другое нехорошо. Только и света, что внучки! А кто их знает, какие они будут? Марфенька только с канарейками
да с цветами возится, а другая сидит, как домовой, в углу, и слова от нее не добьешься. Что будет из нее — посмотрим!
—
Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд! Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет.
Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
—
Ну уж мир! Эти ваши Наполеоны
да Пальмерстоны…
—
Да,
да, следовательно, вы делали, что вам нравилось. А вот, как я вздумал захотеть, что мне нравится, это расстроило ваши распоряжения, оскорбило ваш деспотизм. Так, бабушка,
да?
Ну, поцелуйте же меня, и дадим друг другу волю…
—
Да как же это, — говорила она, — счеты рвал, на письма не отвечал, имение бросил, а тут вспомнил, что я люблю иногда рано утром одна напиться кофе: кофейник привез, не забыл, что чай люблю, и чаю привез,
да еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка,
ну, не странный ли ты человек!
— Нет, не всё: когда ждешь скромно, сомневаешься, не забываешься, оно и упадет. Пуще всего не задирай головы и не подымай носа, побаивайся:
ну, и дастся. Судьба любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого Бог бережет». И тут не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже не любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки, в лодку не сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь
да сядет, тут и бултыхнется в воду.
—
Ну,
да —
да. Я вижу, я угадала! О, мы будем счастливы! Enfin!.. [Наконец-то!.. (фр.)] — будто про себя шепнула она, но так, что он слышал.
—
Ну, беги же, «Земфира»,
да не попадись ему, смотри!
—
Ну, я все уладил: куда переезжать? Марфенька приняла подарок, но только с тем, чтобы и вы приняли. И бабушка поколебалась, но окончательно не решилась, ждет — кажется, что скажете вы. А вы что скажете? Примете,
да? как сестра от брата?
—
Ну,
да — умнее всех в городе. И бабушка у него глупа: воспитывать меня хочет! Нет, ты старайся поумнеть мимо его, живи своим умом.
—
Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук
да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что в палате
да по добрым людям.
— Что же она? Или не поддается столичному дендизму?
Да как она смеет, ничтожная провинциалка!
Ну, что ж, старинную науку в ход: наружный холод и внутренний огонь, небрежность приемов, гордое пожимание плеч и презрительные улыбки — это действует! Порисуйтесь перед ней, это ваше дело…
—
Да, и опять и опять! «Красота, красота»! Далась вам моя красота!
Ну, хорошо, красота: так что же? Разве это яблоки, которые висят через забор и которые может рвать каждый прохожий?
— Посмотрим, — прибавила она. — А впрочем, если нет…
Ну,
да ничего, посмотрим…
— О, о, о — вот как: то есть украсть или прибить. Ай
да Вера!
Да откуда у тебя такие ультраюридические понятия?
Ну, а на дружбу такого строгого клейма ты не положишь? Я могу посягнуть на нее,
да, это мое? Постараюсь! Дай мне недели две срока, это будет опыт: если я одолею его, я приду к тебе, как брат, друг, и будем жить по твоей программе. Если же…
ну, если это любовь — я тогда уеду!
—
Ну,
да, вот чего им хочется, этим умникам в кургузых одеяниях! А как эти одеяния называются по-французски, Наталья Ивановна? — спросил он, обратясь опять к барыне и поглядывая на жакетку Райского.
—
Ну, если в Вятке или Перми голод, а у тебя возьмут половину хлеба даром,
да туда!..
— Правду, правду говорит его превосходительство! — заметил помещик. — Дай только волю, дай только им свободу,
ну и пошли в кабак,
да за балалайку: нарежется и прет мимо тебя и шапки не ломает!
—
Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела…
Ну, а вы у нас ведь пример…
—
Ну, ветреность, легкомыслие, кокетство еще не важные преступления, — сказал Райский, — а вот про вас тоже весь город знает, что вы взятками награбили кучу денег
да обобрали и заперли в сумасшедший дом родную племянницу, — однако же и бабушка, и я пустили вас, а ведь это важнее кокетства! Вот за это пожурите нас!
—
Ну, где вам разбить ночью трактир!
Да и не нужно — у бабушки вечный трактир. Нет, спасибо и на том, что выгнали из дома старую свинью. Говорят, вдвоем с бабушкой: молодцы!
— Ведь это верно, бабушка: вы мудрец.
Да здесь, я вижу, — непочатый угол мудрости! Бабушка, я отказываюсь перевоспитывать вас и отныне ваш послушный ученик, только прошу об одном — не жените меня. Во всем остальном буду слушаться вас.
Ну, так что же попадья?
—
Ну, Бог вас простит! — смеясь, сказала бабушка. — Вам — ничего, я знаю. Вон вас каким Господь создал —
да Вера-то: как на нее нет страха! Ты что у меня за богатырь такой!
— Теперь оно и начинается: полно скакать и бегать, ты не мальчик,
да и она не дитя. Ведь сам говоришь, что соловей вам растолковал обоим, что вы «созрели» —
ну, так и остепенись!
—
Ну, и проснулась, — и с полчаса все тряслась, хотела кликнуть Федосью,
да боялась пошевелиться — так до утра и не спала. Уж пробило семь, как я заснула.
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!..
Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с головы потаскал
да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
— Дайте мне силу не ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то же самое теперь испытываете, что я:
да?
Ну, попробуйте завтра усидеть в комнате, когда я буду гулять в саду одна…
Да нет, вы усидите! Вы сочинили себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить о ней, завлекать, играть с женщиной! Лиса, лиса! вот я вас за это, постойте, еще не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она, впуская опять ему в плечо свои тонкие пальцы.
—
Да, не совсем… — слабо отвечала Вера, —
ну, поздравляю тебя…
—
Да…
да… слышу… «письма от Марка»…
Ну что он, здоров, как поживает!.. — скороговоркой сказал он.
— Знаешь?
Ну, — вот теперь Вера
да Тушин у всех на языке.
«
Ну, как я напишу драму Веры,
да не сумею обставить пропастями ее падение, — думал он, — а русские девы примут ошибку за образец,
да как козы — одна за другой — пойдут скакать с обрывов!.. А обрывов много в русской земле! Что скажут маменьки и папеньки!..»