Неточные совпадения
Но он
не слушал, а смотрел, как писала бабушка счеты, как она
глядит на него через очки, какие у нее морщины, родимое пятнышко, и лишь доходил до
глаз и до улыбки, вдруг засмеется и бросится целовать ее.
Он читал, рисовал, играл на фортепиано, и бабушка заслушивалась; Верочка,
не сморгнув,
глядела на него во все
глаза, положив подбородок на фортепиано.
— Это ты, Борис, ты! — с нежной, томной радостью говорила она, протягивая ему обе исхудалые, бледные руки,
глядела и
не верила
глазам своим.
Глаза, как у лунатика, широко открыты,
не мигнут; они
глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость,
не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом,
не дичится этого шума,
не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— Да, как cousin! Но чего бы
не сделал я, — говорил он,
глядя на нее почти пьяными
глазами, — чтоб целовать эту ладонь иначе… вот так…
Глядя на него, еще на ребенка, непременно скажешь, что и ученые, по крайней мере такие, как эта порода, подобно поэтам, тоже — nascuntur. [рождаются (лат.).] Всегда, бывало, он с растрепанными волосами, с блуждающими где-то
глазами, вечно копающийся в книгах или в тетрадях, как будто у него
не было детства,
не было нерва — шалить, резвиться.
Он по утрам с удовольствием ждал, когда она, в холстинковой блузе, без воротничков и нарукавников, еще с томными,
не совсем прозревшими
глазами,
не остывшая от сна, привставши на цыпочки, положит ему руку на плечо, чтоб разменяться поцелуем, и угощает его чаем,
глядя ему в
глаза, угадывая желания и бросаясь исполнять их. А потом наденет соломенную шляпу с широкими полями, ходит около него или под руку с ним по полю, по садам — и у него кровь бежит быстрее, ему пока
не скучно.
Она
не поняла его вопроса и
глядела на него во все
глаза, почти до простодушия,
не свойственного ее умному и проницательному взгляду.
— Есть ли такой ваш двойник, — продолжал он,
глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть чужого сердца, чужих мыслей, чужую долю на плечах, и что
не одними только своими
глазами смотрите на эти горы и лес,
не одними своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
Марк, предложением пари, еще больше растревожил в нем желчь, и он почти
не глядел на Веру, сидя против нее за обедом, только когда случайно поднял
глаза, его как будто молнией ослепило «язвительной» красотой.
— Ты ждешь меня! — произнес он
не своим голосом,
глядя на нее с изумлением и страстными до воспаления
глазами. — Может ли это быть?
— Вы даже
не понимаете, я вижу, как это оскорбительно! Осмелились бы вы
глядеть на меня этими «жадными»
глазами, если б около меня был зоркий муж, заботливый отец, строгий брат? Нет, вы
не гонялись бы за мной,
не дулись бы на меня по целым дням без причины,
не подсматривали бы, как шпион, и
не посягали бы на мой покой и свободу! Скажите, чем я подала вам повод смотреть на меня иначе, нежели как бы смотрели вы на всякую другую, хорошо защищенную женщину?
— Никто! Я выдумала, я никого
не люблю, письмо от попадьи! — равнодушно сказала она,
глядя на него, как он в волнении
глядел на нее воспаленными
глазами, и ее
глаза мало-помалу теряли свой темный бархатный отлив, светлели и, наконец, стали прозрачны. Из них пропала мысль, все, что в ней происходило, и прочесть в них было нечего.
«Нет! — говорил он, стараясь
не глядеть на ее профиль и жмурясь от ее искристых, широко открытых
глаз, — момент настал, брошу камень в эту холодную, бессердечную статую…»
Она вздрогнула, но
глядела напряженно на образ:
глаза его смотрели задумчиво, бесстрастно. Ни одного луча
не светилось в них, ни призыва, ни надежды, ни опоры. Она с ужасом выпрямилась, медленно вставая с колен; Бориса она будто
не замечала.
— Что? разве вам
не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его,
гляжу — а на нем лица нет!
Глаза помутились, никого
не узнаёт. Чуть горячка
не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит,
не мешайте. Я уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего
не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого
не слушает — я уж хотел побить его…
— А тот ушел? Я притворился спящим. Тебя давно
не видать, — заговорил Леонтий слабым голосом, с промежутками. — А я все ждал —
не заглянет ли, думаю. Лицо старого товарища, — продолжал он,
глядя близко в
глаза Райскому и положив свою руку ему на плечо, — теперь только одно
не противно мне…
— Если скажу — вы
не удержите меня? — вдруг спросила она с живостью, хватаясь за эту, внезапно явившуюся надежду вырваться — и спрашивала его
глазами,
глядя близко и прямо ему в
глаза.
Она машинально сбросила с себя обе мантильи на диван, сняла грязные ботинки, ногой достала из-под постели атласные туфли и надела их. Потом,
глядя не около себя, а куда-то вдаль, опустилась на диван, и в изнеможении, закрыв
глаза, оперлась спиной и головой к подушке дивана и погрузилась будто в сон.
Он старался
не глядеть ей в
глаза. А она опять прилегла на диван.
Потом, потом — она
не знала, что будет,
не хотела
глядеть дальше в страшный сон, и только глубже погрузила лицо в подушку. У ней подошли было к
глазам слезы и отхлынули назад, к сердцу.
Она тихо,
не глядя на Тушина, поздоровалась с ним. А он смотрел на нее с участием и с какой-то особенной застенчивостью потуплял
глаза.
— Ничего
не надо, — шептала она, — мне надо сказать вам… Бедный Иван Иванович, и вы!.. За что вы будете пить мою чашу? Боже мой! — говорила она,
глядя сухими
глазами на небо, — ни молитвы, ни слез у меня нет! — ниоткуда облегчения и помощи никакой!
Только вздохи боли показывали, что это стоит
не статуя, а живая женщина. Образ
глядел на нее задумчиво, полуоткрытыми
глазами, но как будто
не видел ее, персты были сложены в благословение, но
не благословляли ее.
Она будто
не сама ходит, а носит ее посторонняя сила. Как широко шагает она, как прямо и высоко несет голову и плечи и на них — эту свою «беду»! Она,
не чуя ног, идет по лесу в крутую гору; шаль повисла с плеч и метет концом сор и пыль. Она смотрит куда-то вдаль немигающими
глазами, из которых широко
глядит один окаменелый, покорный ужас.
Ее как будто стало
не видно и
не слышно в доме. Ходила она тихо, как тень, просила, что нужно, шепотом,
не глядя в
глаза никому прямо.
Не смела ничего приказывать. Ей казалось, что Василиса и Яков смотрели на нее сострадательно, Егорка дерзко, а горничные — насмешливо.
Нынешний день протянулся до вечера, как вчерашний, как, вероятно, протянется завтрашний. Настал вечер, ночь. Вера легла и загасила свечу,
глядя открытыми
глазами в темноту. Ей хотелось забыться, уснуть, но сон
не приходил.
Вера слушала в изумлении,
глядя большими
глазами на бабушку, боялась верить, пытливо изучала каждый ее взгляд и движение, сомневаясь,
не героический ли это поступок,
не великодушный ли замысел — спасти ее, падшую, поднять? Но молитва, коленопреклонение, слезы старухи, обращение к умершей матери… Нет, никакая актриса
не покусилась бы играть в такую игру, а бабушка — вся правда и честность!
— Но ты
не пойдешь сама,
не увидишься с ним? — говорила Вера, пытливо
глядя в
глаза бабушке. — Помни, я
не жалуюсь на него,
не хочу ему зла…
И нельзя было
не открыть: она дорожила прелестью его дружбы и
не хотела красть уважения. Притом он сделал ей предложение. Но все же он знает ее «грех», — а это тяжело. Она стыдливо клонила голову и избегала
глядеть ему прямо в
глаза.
Татьяна Марковна внутренне смутилась, когда Тушин переступил порог ее комнаты. Он, молча, с опущенными
глазами, поздоровался с ней, тоже перемогая свою тревогу, — и оба в первую минуту
не глядели друг на друга.
Викентьев ходил за ней, как паж,
глядя ей в
глаза,
не нужно ли,
не желает ли она чего-нибудь,
не беспокоит ли ее что-нибудь?