Неточные совпадения
Если он хотел жить по-своему,
то есть лежать молча, дремать или ходить по комнате, Алексеева как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или смотрел в
книгу, разглядывал с ленивой зевотой до слез картинки и вещицы.
Но цвет жизни распустился и не дал плодов. Обломов отрезвился и только изредка, по указанию Штольца, пожалуй, и прочитывал
ту или другую
книгу, но не вдруг, не торопясь, без жадности, а лениво пробегал глазами по строкам.
Так совершил свое учебное поприще Обломов.
То число, в которое он выслушал последнюю лекцию, и было геркулесовыми столпами его учености. Начальник заведения подписью своею на аттестате, как прежде учитель ногтем на
книге, провел черту, за которую герой наш не считал уже нужным простирать свои ученые стремления.
Да, в самом деле крепче: прежде не торопились объяснять ребенку значения жизни и приготовлять его к ней, как к чему-то мудреному и нешуточному; не томили его над
книгами, которые рождают в голове
тьму вопросов, а вопросы гложут ум и сердце и сокращают жизнь.
Времена Простаковых и Скотининых миновались давно. Пословица: ученье свет, а неученье
тьма, бродила уже по селам и деревням вместе с
книгами, развозимыми букинистами.
— Знаешь что, Илья? — сказал Штольц. — Ты рассуждаешь, точно древний: в старых
книгах вот так всё писали. А впрочем, и
то хорошо: по крайней мере, рассуждаешь, не спишь. Ну, что еще? Продолжай.
А тут
то записка к жене от какой-нибудь Марьи Петровны, с
книгой, с нотами,
то прислали ананас в подарок или у самого в парнике созрел чудовищный арбуз — пошлешь доброму приятелю к завтрашнему обеду и сам туда отправишься…
— Нет, не
то, — отозвался Обломов, почти обидевшись, — где же
то? Разве у меня жена сидела бы за вареньями да за грибами? Разве считала бы тальки да разбирала деревенское полотно? Разве била бы девок по щекам? Ты слышишь: ноты,
книги, рояль, изящная мебель?
В
то же время читать газеты,
книги, беспокоиться о
том, зачем англичане послали корабль на Восток…»
И Ольге никогда не пришло бы в голову прочесть. Если они затруднялись обе,
тот же вопрос обращался к барону фон Лангвагену или к Штольцу, когда он был налицо, и
книга читалась или не читалась, по их приговору.
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а
то оно улетит. Что я раз назвала своим,
того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с
тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую
книгу, так, про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
Ответ принес Никита,
тот самый, который, по словам Анисьи, был главным виновником болтовни. Он принес от барышни новые
книги, с поручением от Ольги прочитать и сказать, при свидании, стоит ли их читать ей самой.
Между
тем на Неву настлали мостки, и однажды скаканье собаки на цепи и отчаянный лай возвестили вторичный приход Никиты с запиской, с вопросом о здоровье и с
книгой.
Ночь он спал мало: все дочитывал присланные Ольгой
книги и прочитал полтора
тома.
— Должно быть, все
книги читали-с? — с
той же покорной усмешкой заметил он.
Любитель комфорта, может быть, пожал бы плечами, взглянув на всю наружную разнорядицу мебели, ветхих картин, статуй с отломанными руками и ногами, иногда плохих, но дорогих по воспоминанию гравюр, мелочей. Разве глаза знатока загорелись бы не раз огнем жадности при взгляде на
ту или другую картину, на какую-нибудь пожелтевшую от времени
книгу, на старый фарфор или камни и монеты.
Неточные совпадения
«А статских не желаете?» // — Ну, вот еще со статскими! — // (Однако взяли — дешево! — // Какого-то сановника // За брюхо с бочку винную // И за семнадцать звезд.) // Купец — со всем почтением, // Что любо,
тем и потчует // (С Лубянки — первый вор!) — // Спустил по сотне Блюхера, // Архимандрита Фотия, // Разбойника Сипко, // Сбыл
книги: «Шут Балакирев» // И «Английский милорд»…
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? //
То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…
— Погоди. И за
те твои бессовестные речи судил я тебя, Ионку, судом скорым, и присудили тако:
книгу твою, изодрав, растоптать (говоря это, Бородавкин изодрал и растоптал), с тобой же самим, яко с растлителем добрых нравов, по предварительной отдаче на поругание, поступить, как мне, градоначальнику, заблагорассудится.
Несмотря на
то что он не присутствовал на собраниях лично, он зорко следил за всем, что там происходило. Скакание, кружение, чтение статей Страхова — ничто не укрылось от его проницательности. Но он ни словом, ни делом не выразил ни порицания, ни одобрения всем этим действиям, а хладнокровно выжидал, покуда нарыв созреет. И вот эта вожделенная минута наконец наступила: ему попался в руки экземпляр сочиненной Грустиловым
книги:"О восхищениях благочестивой души"…
— Сам ли ты зловредную оную
книгу сочинил? а ежели не сам,
то кто
тот заведомый вор и сущий разбойник, который таковое злодейство учинил? и как ты с
тем вором знакомство свел? и от него ли
ту книжицу получил? и ежели от него,
то зачем, кому следует, о
том не объявил, но, забыв совесть, распутству его потакал и подражал? — так начал Грустилов свой допрос Линкину.