Но зачем пускал их к себе Обломов — в этом он едва ли
отдавал себе отчет. А кажется, затем, зачем еще о сю пору в наших отдаленных Обломовках, в каждом зажиточном доме толпится рой подобных лиц обоего пола, без хлеба, без ремесла, без рук для производительности и только с желудком для потребления, но почти всегда с чином и званием.
Неточные совпадения
Захар принес квасу, и когда Илья Ильич, напившись,
отдал ему стакан, он было проворно пошел к
себе.
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не
отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую книгу, так, про
себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
— Да, на словах вы казните
себя, бросаетесь в пропасть,
отдаете полжизни, а там придет сомнение, бессонная ночь: как вы становитесь нежны к
себе, осторожны, заботливы, как далеко видите вперед!..
«Как можно! А как не
отдашь в срок? если дела пойдут плохо, тогда подадут ко взысканию, и имя Обломова, до сих пор чистое, неприкосновенное…» Боже сохрани! Тогда прощай его спокойствие, гордость… нет, нет! Другие займут да потом и мечутся, работают, не спят, точно демона впустят в
себя. Да, долг — это демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!
— Нет, вы мне
отдайте отчет о моем Илье, — настаивал Штольц, — что вы с ним сделали? Отчего не привезли с
собой?
— Они мне не должны, — отвечала она, — а что я закладывала серебро, земчуг и мех, так это я для
себя закладывала. Маше и
себе башмаки купила, Ванюше на рубашки да в зеленные лавки
отдала. А на Илью Ильича ни копеечки не пошло.
«Не правы ли они? Может быть, в самом деле больше ничего не нужно», — с недоверчивостью к
себе думал он, глядя, как одни быстро проходят любовь как азбуку супружества или как форму вежливости, точно
отдали поклон, входя в общество, и — скорей за дело!
Уже он видел себя действующим и правящим именно так, как поучал Костанжогло, — расторопно, осмотрительно, ничего не заводя нового, не узнавши насквозь всего старого, все высмотревши собственными глазами, всех мужиков узнавши, все излишества от себя оттолкнувши,
отдавши себя только труду да хозяйству.
Мезенские, Хатьковы и Мышинские, и все, — больше всех кузина Catherine, тихо, с сдержанной радостью, шептали: «Sophie a pousse la chose trop loin, sans se rendre compte des suites…» [Софи зашла в своих поступках слишком далеко, не
отдавая себе отчета в последствиях… (фр.)] и т. д.
Тогда Раcific rail road [Тихоокеанская железная дорога — англ.] еще не было, чтобы пробраться через американский материк домой, — и мне пришлось бы
отдать себя на волю случайных обстоятельств, то есть оставаться там без цели, праздным и лишним лицом.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про
себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши,
отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Тогда он Старицу сжег, а жен и дев старицких
отдал самому
себе на поругание.
— И будете вы платить мне дани многие, — продолжал князь, — у кого овца ярку принесет, овцу на меня отпиши, а ярку
себе оставь; у кого грош случится, тот разломи его начетверо: одну часть мне
отдай, другую мне же, третью опять мне, а четвертую
себе оставь. Когда же пойду на войну — и вы идите! А до прочего вам ни до чего дела нет!
И вдруг совершенно неожиданно голос старой княгини задрожал. Дочери замолчали и переглянулись. «Maman всегда найдет
себе что-нибудь грустное», сказали они этим взглядом. Они не знали, что, как ни хорошо было княгине у дочери, как она ни чувствовала
себя нужною тут, ей было мучительно грустно и за
себя и за мужа с тех пор, как они
отдали замуж последнюю любимую дочь и гнездо семейное опустело.
— Да, да! — вскрикнул он визгливым голосом, — я беру на
себя позор,
отдаю даже сына, но… но не лучше ли оставить это? Впрочем, делай, что хочешь…