Неточные совпадения
С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем
более что ничто
не мешает думать и лежа.
Более ничто
не напоминало старику барского широкого и покойного быта в глуши деревни.
Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми все
более и
более порывались живые связи. Обломов иногда интересовался какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал. Им надо было платить взаимностью, принимать участие в том, что их интересовало. Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как
не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его: все это
не нравилось ему, отталкивало его, было ему
не по душе.
Еще
более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем
не останавливались:
не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Илье Ильичу
не нужно было пугаться так своего начальника, доброго и приятного в обхождении человека: он никогда никому дурного
не сделал, подчиненные были как нельзя
более довольны и
не желали лучшего. Никто никогда
не слыхал от него неприятного слова, ни крика, ни шуму; он никогда ничего
не требует, а все просит. Дело сделать — просит, в гости к себе — просит и под арест сесть — просит. Он никогда никому
не сказал ты; всем вы: и одному чиновнику и всем вместе.
Захар, чувствуя неловкость от этого безмолвного созерцания его особы, делал вид, что
не замечает барина, и
более, нежели когда-нибудь, стороной стоял к нему и даже
не кидал в эту минуту своего одностороннего взгляда на Илью Ильича.
«И куда это они ушли, эти мужики? — думал он и углубился
более в художественное рассмотрение этого обстоятельства. — Поди, чай, ночью ушли, по сырости, без хлеба. Где же они уснут? Неужели в лесу? Ведь
не сидится же! В избе хоть и скверно пахнет, да тепло, по крайней мере…»
И уж
не выбраться ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку. Лес кругом его и в душе все чаще и темнее; тропинка зарастает
более и
более; светлое сознание просыпается все реже и только на мгновение будит спящие силы. Ум и воля давно парализованы, и, кажется, безвозвратно.
Крестьяне в известное время возили хлеб на ближайшую пристань к Волге, которая была их Колхидой и Геркулесовыми Столпами, да раз в год ездили некоторые на ярмарку, и
более никаких сношений ни с кем
не имели.
В воскресенье и в праздничные дни тоже
не унимались эти трудолюбивые муравьи: тогда стук ножей на кухне раздавался чаще и сильнее; баба совершала несколько раз путешествие из амбара в кухню с двойным количеством муки и яиц; на птичьем дворе было
более стонов и кровопролитий.
Иногда приедет какая-нибудь Наталья Фаддеевна гостить на неделю, на две. Сначала старухи переберут весь околоток, кто как живет, кто что делает; они проникнут
не только в семейный быт, в закулисную жизнь, но в сокровенные помыслы и намерения каждого, влезут в душу, побранят, обсудят недостойных, всего
более неверных мужей, потом пересчитают разные случаи: именины, крестины, родины, кто чем угощал, кого звал, кого нет.
Обломовы старались, впрочем, придать как можно
более законности этим предлогам в своих собственных глазах и особенно в глазах Штольца, который
не щадил и в глаза и за глаза доннерветтеров за такое баловство.
Не оттого ли, может быть, шагала она так уверенно по этому пути, что по временам слышала рядом другие, еще
более уверенные шаги «друга», которому верила, и с ними соразмеряла свой шаг.
«Верно, Андрей рассказал, что на мне были вчера надеты чулки разные или рубашка наизнанку!» — заключил он и поехал домой
не в духе и от этого предположения, и еще
более от приглашения обедать, на которое отвечал поклоном: значит, принял.
Ольга спрашивала у тетки советов
не как у авторитета, которого приговор должен быть законом для нее, а так, как бы спросила совета у всякой другой,
более ее опытной женщины.
— Умрете… вы, — с запинкой продолжала она, — я буду носить вечный траур по вас и никогда
более не улыбнусь в жизни. Полюбите другую — роптать, проклинать
не стану, а про себя пожелаю вам счастья… Для меня любовь эта — все равно что… жизнь, а жизнь…
Хитрят и пробавляются хитростью только
более или менее ограниченные женщины. Они за недостатком прямого ума двигают пружинами ежедневной мелкой жизни посредством хитрости, плетут, как кружево, свою домашнюю политику,
не замечая, как вокруг их располагаются главные линии жизни, куда они направятся и где сойдутся.
— И опять уйду и
не ворочусь
более, если ты будешь играть мной, — заговорила она.
Он припал к ее руке лицом и замер. Слова
не шли
более с языка. Он прижал руку к сердцу, чтоб унять волнение, устремил на Ольгу свой страстный, влажный взгляд и стал неподвижен.
— Да, — начал он говорить медленно, почти заикаясь, — видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а я
не хочу этого… Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в какой-нибудь год… тогда нет
более разлуки, мы скажем все тетке, и… и…
Он был
более нежели небрежен в платье, в белье: платье носил по многим годам и тратил деньги на покупку нового с отвращением и досадой,
не развешивал его тщательно, а сваливал в угол, в кучу.
Постепенная осадка дна морского, осыпанье гор, наносный ил с прибавкой легких волканических взрывов — все это совершилось всего
более в судьбе Агафьи Матвеевны, и никто, всего менее она сама,
не замечал это. Оно стало заметно только по обильным, неожиданным и бесконечным последствиям.
Он каждый день все
более и
более дружился с хозяйкой: о любви и в ум ему
не приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенес, как какую-нибудь оспу, корь или горячку, и содрогался, когда вспоминал о ней.
Вот бы поработать этак-то, — замечтал он, пьянея все
более и
более, — просители и в лицо почти
не видят, и подойти
не смеют.
У него все
более и
более разгорался этот вопрос, охватывал его, как пламя, сковывал намерения: это был один главный вопрос уже
не любви, а жизни. Ни для чего другого
не было теперь места у него в душе.
Как ни наслаждалась она присутствием Штольца, но по временам она лучше бы желала
не встречаться с ним
более, пройти в жизни его едва заметною тенью,
не мрачить его ясного и разумного существования незаконною страстью.
— Я
не знаю… — шептала она, еще
более смущенная.
Ему нужен был этот месяц, по словам его, чтоб кончить все расчеты, сдать квартиру и так уладить дела с Петербургом, чтоб уж
более туда
не возвращаться.
После этого Тарантьев и Обломов
не видались
более.
Его тревожило
более всего здоровье Ольги: она долго оправлялась после родов, и хотя оправилась, но он
не переставал этим тревожиться. Страшнее горя он
не знал.
Первенствующую роль в доме играла супруга братца, Ирина Пантелеевна, то есть она предоставляла себе право вставать поздно, пить три раза кофе, переменять три раза платье в день и наблюдать только одно по хозяйству, чтоб ее юбки были накрахмалены как можно крепче.
Более она ни во что
не входила, и Агафья Матвеевна по-прежнему была живым маятником в доме: она смотрела за кухней и столом, поила весь дом чаем и кофе, обшивала всех, смотрела за бельем, за детьми, за Акулиной и за дворником.
С полгода по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего
не ела,
не пила, питалась только чаем и часто по ночам
не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому
не жаловалась и, кажется, чем
более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто
не знал, каково у ней на душе.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею
более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем
более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
Милон. Душа благородная!.. Нет…
не могу скрывать
более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего
более — он для пользы и славы отечества
не устрашается забыть свою собственную славу.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.