В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка, в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому, то он только так приедет, и приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше,
приказав кучеру не жалеть тройки.
С тем же серьезным лицом, как и вчера, она села в экипаж и начала
приказывать кучеру, куда ехать: «Направо, налево!» — говорила она повелительным голосом.
Тогда Сверстов решился укреплять нервы своего пациента воздухом и почти насильно заставлял его кататься на тройке в самые холодные и ветреные дни и, всегда сам сопровождая при этом Егора Егорыча,
приказывал кучеру нестись во все лопатки и по местам преимущественно открытым, дабы больной как можно более вдыхал в себя кислорода и таким образом из меланхолика снова превратился бы в сангвиника, — но и то не помогало: Егор Егорыч, конечно, возвращался домой несколько бодрее, но не надолго.
Неточные совпадения
Он воротился и, поравнявшись с
кучером: «Чья, брат, лошадь? — спросил он, — не Минского ли?» — «Точно так, — отвечал
кучер, — а что тебе?» — «Да вот что: барин твой
приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет».
Кучер Трофим, наклонясь к переднему окну, сказал моему отцу, что дорога стала тяжела, что нам не доехать засветло до Парашина, что мы больно запоздаем и лошадей перегоним, и что не
прикажет ли он заехать для ночевки в чувашскую деревню, мимо околицы которой мы будем проезжать.
— И выучу! — отвечал Михайло Трофимов,
приказывая рукой
кучеру ехать.
— Поезжай скорей! —
приказала Сусанна Николаевна
кучеру.
Выслушав эти новости, Егор Егорыч склонил голову; но когда Антип Ильич ушел, он снова встрепенулся, снова кликнул старую ключницу и, объявив, что сейчас же ночью выезжает в губернский город, велел ей идти к
кучеру и
приказать тому немедленно закладывать лошадей.