Неточные совпадения
В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так
же красным,
как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною
как смоль бородою.
В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским,
как блин, и, может быть, так
же замаслившимся,
как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы.
Какие бывают эти общие залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те
же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот
же закопченный потолок; та
же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая
же бездна чайных чашек,
как птиц на морском берегу; те
же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, все то
же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями,
каких читатель, верно, никогда не видывал.
О себе приезжий,
как казалось, избегал много говорить; если
же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Не успел Чичиков осмотреться,
как уже был схвачен под руку губернатором, который представил его тут
же губернаторше.
Мужчины здесь,
как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так
же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так
же небрежно подседали к дамам, так
же говорили по-французски и смешили дам так
же,
как и в Петербурге.
Другой род мужчин составляли толстые или такие
же,
как Чичиков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако ж и не тонкие.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так,
как есть, в том
же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
У подошвы этого возвышения, и частию по самому скату, темнели вдоль и поперек серенькие бревенчатые избы, которые герой наш, неизвестно по
каким причинам, в ту
же минуту принялся считать и насчитал более двухсот; нигде между ними растущего деревца или какой-нибудь зелени; везде глядело только одно бревно.
Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и,
как только замечал, что они были готовы усмехнуться, в ту
же минуту открывал рот и смеялся с усердием.
Манилов выронил тут
же чубук с трубкою на пол и
как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут.
Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так что гость было испугался; шум походил на то,
как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас
же последовало хрипенье, и, наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком,
как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и налево.
Хозяйка вышла, и он тот
же час поспешил раздеться, отдав Фетинье всю снятую с себя сбрую,
как верхнюю, так и нижнюю, и Фетинья, пожелав также с своей стороны покойной ночи, утащила эти мокрые доспехи.
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила
как бы усесться на самый глаз, ту
же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
Индейкам и курам не было числа; промеж них расхаживал петух мерными шагами, потряхивая гребнем и поворачивая голову набок,
как будто к чему-то прислушиваясь; свинья с семейством очутилась тут
же; тут
же, разгребая кучу сора, съела она мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки своим порядком.
Тот
же самый орел,
как только вышел из комнаты и приближается к кабинету своего начальника, куропаткой такой спешит с бумагами под мышкой, что мочи нет.
Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно,
как будто выгодно, да только уж слишком новое и небывалое; а потому начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул ее этот покупщик; приехал
же бог знает откуда, да еще и в ночное время.
— Страм, страм, матушка! просто страм! Ну что вы это говорите, подумайте сами! Кто
же станет покупать их? Ну
какое употребление он может из них сделать?
Хотя день был очень хорош, но земля до такой степени загрязнилась, что колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытыми ею,
как войлоком, что значительно отяжелило экипаж; к тому
же почва была глиниста и цепка необыкновенно.
Не один господин большой руки пожертвовал бы сию
же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и русскую ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок,
какой имеет господин средней руки; но то беда, что ни за
какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка,
какой бывает у господина средней руки.
Белокурый тотчас
же отправился по лестнице наверх, между тем
как черномазый еще оставался и щупал что-то в бричке, разговаривая тут
же со слугою и махая в то
же время ехавшей за ними коляске.
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в одно и то
же время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно,
как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои черные густые волосы.
Порфирий был одет, так
же как и барин, в каком-то архалуке, стеганном на вате, но несколько позамасленней.
«А что ж, — подумал про себя Чичиков, — заеду я в самом деле к Ноздреву. Чем
же он хуже других, такой
же человек, да еще и проигрался. Горазд он,
как видно, на все, стало быть, у него даром можно кое-что выпросить».
Ноздрев в тридцать пять лет был таков
же совершенно,
каким был в осьмнадцать и двадцать: охотник погулять.
В картишки,
как мы уже видели из первой главы, играл он не совсем безгрешно и чисто, зная много разных передержек и других тонкостей, и потому игра весьма часто оканчивалась другою игрою: или поколачивали его сапогами, или
же задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то довольно жидкой.
Какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои
же приятели.
В ту
же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в
какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все, что хотите.
В этой
же конюшне видели козла, которого, по старому поверью, почитали необходимым держать при лошадях, который,
как казалось, был с ними в ладу, гулял под их брюхами,
как у себя дома.
Ноздрев был среди их совершенно
как отец среди семейства; все они, тут
же пустивши вверх хвосты, зовомые у собачеев прави́лами, полетели прямо навстречу гостям и стали с ними здороваться.
Это заставило его быть осторожным, и
как только Ноздрев как-нибудь заговаривался или наливал зятю, он опрокидывал в ту
же минуту свой стакан в тарелку.
— Знаем мы вас,
как вы плохо играете! — сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то
же самое время подвинул обшлагом рукава и другую шашку.
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и в то
же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая,
как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
— Бейте его! — кричал он таким
же голосом,
как во время великого приступа кричит своему взводу: «Ребята, вперед!» — какой-нибудь отчаянный поручик, которого взбалмошная храбрость уже приобрела такую известность, что дается нарочный приказ держать его за руки во время горячих дел.
Пьян ты, что ли?» Селифан почувствовал свою оплошность, но так
как русский человек не любит сознаться перед другим, что он виноват, то тут
же вымолвил он, приосанясь: «А ты что так расскакался? глаза-то свои в кабаке заложил, что ли?» Вслед за сим он принялся отсаживать назад бричку, чтобы высвободиться таким образом из чужой упряжи, но не тут-то было, все перепуталось.
—
Как, губернатор разбойник? — сказал Чичиков и совершенно не мог понять,
как губернатор мог попасть в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако
же, заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем много. — Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.
Собакевич все слушал, наклонивши голову, — и что, однако
же, при всей справедливости этой меры она бывает отчасти тягостна для многих владельцев, обязывая их взносить подати так,
как бы за живой предмет, и что он, чувствуя уважение личное к нему, готов бы даже отчасти принять на себя эту действительно тяжелую обязанность.
Чичиков открыл рот, с тем чтобы заметить, что Михеева, однако
же, давно нет на свете; но Собакевич вошел,
как говорится, в самую силу речи, откуда взялась рысь и дар слова...
— На что ж деньги? У меня вот они в руке!
как только напишете расписку, в ту
же минуту их возьмете.
Эти бревна,
как фортепьянные клавиши, подымались то вверх, то вниз, и необерегшийся ездок приобретал или шишку на затылок, или синее пятно на лоб, или
же случалось своими собственными зубами откусить пребольно хвостик собственного
же языка.
Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое
же,
как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей,
как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух.
Случись
же под такую минуту,
как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался знать, существует ли он на свете или нет.
Должно сказать, что подобное явление редко попадается на Руси, где все любит скорее развернуться, нежели съежиться, и тем поразительнее бывает оно, что тут
же в соседстве подвернется помещик, кутящий во всю ширину русской удали и барства, прожигающий,
как говорится, насквозь жизнь.
На это Плюшкин что-то пробормотал сквозь губы, ибо зубов не было, что именно, неизвестно, но, вероятно, смысл был таков: «А побрал бы тебя черт с твоим почтением!» Но так
как гостеприимство у нас в таком ходу, что и скряга не в силах преступить его законов, то он прибавил тут
же несколько внятнее: «Прошу покорнейше садиться!»
«Вон оно
как! — подумал про себя Чичиков. — Хорошо
же, что я у Собакевича перехватил ватрушку да ломоть бараньего бока».
Чичиков постарался объяснить, что его соболезнование совсем не такого рода,
как капитанское, и что он не пустыми словами, а делом готов доказать его и, не откладывая дела далее, без всяких обиняков, тут
же изъявил готовность принять на себя обязанность платить подати за всех крестьян, умерших такими несчастными случаями. Предложение, казалось, совершенно изумило Плюшкина. Он, вытаращив глаза, долго смотрел на него и наконец спросил...
Но не прошло и минуты,
как эта радость, так мгновенно показавшаяся на деревянном лице его, так
же мгновенно и прошла, будто ее вовсе не бывало, и лицо его вновь приняло заботливое выражение.
— Да кого
же знакомого? Все мои знакомые перемерли или раззнакомились. Ах, батюшка!
как не иметь, имею! — вскричал он. — Ведь знаком сам председатель, езжал даже в старые годы ко мне,
как не знать! однокорытниками были, вместе по заборам лазили!
как не знакомый? уж такой знакомый! так уж не к нему ли написать?
— Да за что
же припекут, коли я не брала и в руки четвертки? Уж скорее другой
какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не попрекал.
Тут
же заставил он Плюшкина написать расписку и выдал ему деньги, которые тот принял в обе руки и понес их к бюро с такою
же осторожностью,
как будто бы нес какую-нибудь жидкость, ежеминутно боясь расхлестать ее.