Неточные совпадения
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул
голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Еще был у нас один рассказчик; но тот (нечего бы к ночи и вспоминать о нем) такие выкапывал страшные истории, что волосы ходили по
голове.
Оселе́дец, длинный клок волос на
голове, заматывающийся на ухо.
Чупри́на, чуб, длинный клок волос на
голове.
Однако ж не седые усы и не важная поступь его заставляли это делать; стоило только поднять глаза немного вверх, чтоб увидеть причину такой почтительности: на возу сидела хорошенькая дочка с круглым личиком, с черными бровями, ровными дугами поднявшимися над светлыми карими глазами, с беспечно улыбавшимися розовыми губками, с повязанными на
голове красными и синими лентами, которые, вместе с длинными косами и пучком полевых цветов, богатою короною покоились на ее очаровательной головке.
Своенравная, как она в те упоительные часы, когда верное зеркало так завидно заключает в себе ее полное гордости и ослепительного блеска чело, лилейные плечи и мраморную шею, осененную темною, упавшею с русой
головы волною, когда с презрением кидает одни украшения, чтобы заменить их другими, и капризам ее конца нет, — она почти каждый год переменяла свои окрестности, выбирая себе новый путь и окружая себя новыми, разнообразными ландшафтами.
Хохот поднялся со всех сторон; но разряженной сожительнице медленно выступавшего супруга не слишком показалось такое приветствие: красные щеки ее превратились в огненные, и треск отборных слов посыпался дождем на
голову разгульного парубка...
— Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в
голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на том свете черт бороду обжег!
Встреча с кумовьями, давно не видавшимися, выгнала на время из
головы это неприятное происшествие, заставив наших путешественников поговорить об ярмарке и отдохнуть немного после дальнего пути.
Ломается воз, звенит железо, гремят сбрасываемые на землю доски, и закружившаяся
голова недоумевает, куда обратиться.
Тут Черевик наш заметил и сам, что разговорился чересчур, и закрыл в одно мгновение
голову свою руками, предполагая, без сомнения, что разгневанная сожительница не замедлит вцепиться в его волосы своими супружескими когтями.
— Отчего же ты вдруг побледнел весь? — закричал один из гостей, превышавший всех
головою и старавшийся всегда выказывать себя храбрецом.
— Бог знает, что говоришь ты, кум! Как можно, чтобы черта впустил кто-нибудь в шинок? Ведь у него же есть, слава богу, и когти на лапах, и рожки на
голове.
Высокий храбрец в непобедимом страхе подскочил под потолок и ударился
головою об перекладину; доски посунулись, и попович с громом и треском полетел на землю.
А Черевик, как будто облитый горячим кипятком, схвативши на
голову горшок вместо шапки, бросился к дверям и как полоумный бежал по улицам, не видя земли под собою; одна усталость только заставила его уменьшить немного скорость бега.
— Смотрите, братцы! — говорил другой, поднимая черепок из горшка, которого одна только уцелевшая половина держалась на
голове Черевика, — какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
Продавец помолчал, посмотрел на него с ног до
головы и сказал с спокойным видом, не останавливаясь и не выпуская из рук узды...
— А! Голопупенко, Голопупенко! — закричал, обрадовавшись, Солопий. — Вот, кум, это тот самый, о котором я говорил тебе. Эх, хват! вот Бог убей меня на этом месте, если не высуслил при мне кухоль мало не с твою
голову, и хоть бы раз поморщился.
Много грез обвивалось около русой
головы.
Да я и позабыла… дай примерить очинок, хоть мачехин, как-то он мне придется!» Тут встала она, держа в руках зеркальце, и, наклонясь к нему
головою, трепетно шла по хате, как будто бы опасаясь упасть, видя под собою вместо полу потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся недавно попович, и полки, уставленные горшками.
При последнем слове Параска вспыхнула ярче алой ленты, повязывавшей ее
голову, а беспечный отец ее вспомнил, зачем пришел он.
Беспечные! даже без детской радости, без искры сочувствия, которых один хмель только, как механик своего безжизненного автомата, заставляет делать что-то подобное человеческому, они тихо покачивали охмелевшими
головами, подплясывая за веселящимся народом, не обращая даже глаз на молодую чету.
— Плюйте ж на
голову тому, кто это напечатал! бреше, сучий москаль.Так ли я говорил? Що то вже, як у кого черт-ма клепки в голови!Слушайте, я вам расскажу ее сейчас.
Полтора Кожуха [Полтора Кожуха — украинский гетман в 1638–1642 годах.] и Сагайдачного [Сагайдачный — украинский гетман; в 1616–1621 годах возглавлял походы запорожских казаков против турок.] не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное чудное дело, от которых всегда дрожь проходила по телу и волосы ерошились на
голове.
И чтобы мне не довелось рассказывать этого в другой раз, если не принимал часто издали собственную положенную в
головах свитку за свернувшегося дьявола.
Это ж еще богачи так жили; а посмотрели бы на нашу братью, на
голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата!
Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на
голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Они говорили только, что если бы одеть его в новый жупан, затянуть красным поясом, надеть на
голову шапку из черных смушек с щегольским синим верхом, привесить к боку турецкую саблю, дать в одну руку малахай, в другую люльку в красивой оправе, то заткнул бы он за пояс всех парубков тогдашних.
«Нет, не видать тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!» — сказала ведьма и подвела к нему дитя лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком, чтобы он отсек ему
голову.
Малость, отрезать ни за что ни про что человеку
голову, да еще и безвинному ребенку!
В сердцах сдернул он простыню, накрывавшую его
голову, и что же?
Все пошло кругом в
голове его!
Как молодицы, с корабликом на
голове, которого верх сделан был весь из сутозолотой парчи, с небольшим вырезом на затылке, откуда выглядывал золотой очипок, с двумя выдавшимися, один наперед, другой назад, рожками самого мелкого черного смушка; в синих, из лучшего полутабенеку, с красными клапанами кунтушах, важно подбоченившись, выступали поодиночке и мерно выбивали гопака.
С бандурою в руках, потягивая люльку и вместе припевая, с чаркою на
голове, пустился старичина, при громком крике гуляк, вприсядку.
Однако же добрые люди качали слегка
головами, глядя на житье их.
Старуха пропала, и дитя лет семи, в белой рубашке, с накрытою
головою, стало посреди хаты…
«Ивась!» — закричала Пидорка и бросилась к нему; но привидение все с ног до
головы покрылось кровью и осветило всю хату красным светом…
Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно всем, — что баран поднял
голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся черные щетинистые усы значительно заморгали на присутствующих.
Все тотчас узнали на бараньей
голове рожу Басаврюка; тетка деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит водки…
С бандурою в руках пробирался ускользнувший от песельников молодой козак Левко, сын сельского
головы.
Посмотри, посмотри! — продолжала она, положив
голову на плечо ему и подняв глаза вверх, где необъятно синело теплое украинское небо, завешенное снизу кудрявыми ветвями стоявших перед ними вишен.
Я не посмотрю на какого-нибудь
голову.
[Черт бы явился его отцу! (укр.).] что он
голова, что он обливает людей на морозе холодною водою, так и нос поднял!
Бог меня убей, я сам себе
голова.
— Вон твоя хата! — закричали они ему, уходя и показывая на избу, гораздо поболее прочих, принадлежавшую сельскому
голове. Каленик послушно побрел в ту сторону, принимаясь снова бранить
голову.
Но кто же этот
голова, возбудивший такие невыгодные о себе толки и речи?