И читает или, вернее, задает сам себе вопросы, сам отвечает на них, недвижный, как прекрасный мраморный Аполлон, с шевелюрой Байрона, с неподвижными, как у статуи, глазами, застывшими в искании ответа невозможного… И я и вся публика также неподвижны, и также глаза всех ищут ответа: что дальше будет?… «
Быть или не быть?» И с этим же недвижным выражением он заканчивает монолог, со взглядом полного отчаяния, словами: «И мысль не переходит в дело». И умолкает.
Неточные совпадения
Убей меня господь бог громом,
Не будь лихим я казаком,
Когда испорчу чай я ромом
Или испорчу чаем ром.
Первую содержал С. И. Напойкин, а вторую — С. Ф. Рассохин. Первая обслуживала главным образом московских любителей и немногих провинциальных антрепренеров, а вторая широко развернула свое дело по всей провинции, включительно до Сибири и Кавказа. Печатных пьес, кроме классических (да и те редко попадались), тогда
не было: они
или переписывались,
или литографировались. Этим специально занимался Рассохин. От него театры получали все пьесы вместе с расписанными ролями.
Да и что могла поделать полиция с собаками, которые, пробегая из Охотного
или в Охотный прямым путем, иногда деловито останавливались у столба, балансируя на трех ногах, а четвертой, непременно задней, поддерживали столб, может
быть из осторожности, чтобы
не упал: вещь казенная.
— У меня еще имя
есть, Петром Платоновичем зовут, — говорил он кому-нибудь из новых знакомых, которые назовут его
или князем,
или — от чего он морщился — вашим сиятельством. Последнее он особенно
не любил.
Старая мода скандирования стихов гремевшими трагиками уже прошла, мелодекламация, скрывающая недостатки стиха,
была не нужна, потому что стихи выбирались по Пушкину — «если брать рифму, бери лучшую», да и содержание выбиралось глубокое, а главное, по возможности
или с протестом,
или с гражданской скорбью, всегда со смыслом.
Тогда для цензуры
не назывались стихотворения, а прямо писали
или анонсировали: «из сборника „Живая струна“, так как сборник этот
был единственный, допущенный цензурой для сцены.
На турьей охоте с нами
был горец, который обратил мое внимание: ну совсем Аммалат-бек из романа Марлинского
или лермонтовский Казбич.
Или, скорее, смесь того и другого. Видно только, что среди горцев он особа важная — стрелок и джигит удивительный, шашка, кинжал и газыри в золоте. На тамаши в глухом горном ауле, где
была нам устроена охота, горцы на него смотрели с каким-то обожанием, держались почтительно и сами
не начинали разговоров, и он больше молчал.
По каким только горным трущобам мы
не ездили! Каких людей я
не насмотрелся! Каких приключений
не было! Всему этому
будет, может
быть, свое время, а пока я знаю, что благодаря этим встречам я
не попал в Сербию, что непременно бы случилось, если б я вернулся в театр
или попал на Дон.
В первый раз я очнулся в дымной сакле. Я лежал на полу на бурке и
не мог пошевелиться — все болело. Седой черкес с ястребиным носом держал передо мной посудину и
поил меня чем-то кислым, необыкновенно вкусным. Другой, помоложе, весь заросший волосами, что-то мне говорил. Я видел, что он шевелит губами, ласково смотрит на меня, но я ничего
не понимал и опять заснул
или потерял сознание — сам
не знаю.
Да оно и понятно — столько
было всего пережито и все так счастливо сходило с рук, что я ровно ничего
не боялся, а если пораздумать, то такая внезапная смерть, моментальная и в красивой обстановке, куда лучше виселицы
или расстрела на заднем дворе, а перед этим еще тюрьма.
Улица, очень чистая и широкая, с садами, разделявшими между собой небольшие дома,
была пуста. Только вдали виднелась знакомая фигура, в которой я сразу узнал Песоцкого. Прекрасный актер на роли холодных любовников, фатов, он и в жизни изящно одевался, носил небольшие усики, которые так шли к его матово-бледному, продолговатому лицу, которое
или совсем
не знало загара,
или знало такие средства, с которыми загар
не в силах
был бороться, то
есть перед которыми солнце пасовало.
Идут в молчании акт за актом. Думали сперва, что
или Офелию,
или королеву
будет играть Райчева, но и в королеве появилась Микульская. Где же Райчева? Стали заглядывать во время антрактов в кассу: как бы кассир
не сбежал, но нет, он продает билеты на будущие спектакли. Большинство уже уверено, что смотрят спектакль даром: деньги обратно собираются требовать.
Как-то ночевал у меня Антоша Чехонте. Так мы всю ночь,
будучи оба трезвые, провожали Лиодора, а он непременно нас, и так до света.
Был ли он женат
или просто много лет жил с этой женщиной, никто
не знал. Он ее никак
не рекомендовал, а она вела себя, как жена. Каждому приходящему совала лещом руку и сразу тащила на стол водку.
С тех пор я
не видал его. Он как-то исчез из моих глаз: бросил ли он сцену
или, как многие хорошие актеры, растаял в провинции —
не знаю. Даже слухов о нем
не было.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах
или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, —
не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию
или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Хлестаков. Вы, как я вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу
быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки
или блондинки?
Городничий. И
не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто
или стоишь на какой-нибудь колокольне,
или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев,
или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.