Неточные совпадения
В 1840 Белинский прочел их, они ему понравились, и он напечатал две тетрадки
в «
Отечественных записках» (первую и третью), остальная и теперь должна валяться где-нибудь
в нашем московском доме, если не пошла на подтопки.
Между этими геркулесовыми столбами
отечественной юриспруденции староста попал
в средний,
в самый глубокий омут, то есть
в уголовную палату.
В 1841 Белинский поместил
в «
Отечественных записках» длинный разговор о литературе.
Это были люди умные, образованные, честные, состарившиеся и выслужившиеся «арзамасские гуси»; они умели писать по-русски, были патриоты и так усердно занимались
отечественной историей, что не имели досуга заняться серьезно современностью Все они чтили незабвенную память Н. М. Карамзина, любили Жуковского, знали на память Крылова и ездили
в Москве беседовать к И. И. Дмитриеву,
в его дом на Садовой, куда и я езживал к нему студентом, вооруженный романтическими предрассудками, личным знакомством с Н. Полевым и затаенным чувством неудовольствия, что Дмитриев, будучи поэтом, — был министром юстиции.
Сказано — сделано, и вот пятьдесят губернских правлений рвут себе волосы над неофициальной частью. Священники из семинаристов, доктора медицины, учителя гимназии, все люди, состоящие
в подозрении образования и уместного употребления буквы «ъ», берутся
в реквизицию. Они думают, перечитывают «Библиотеку для чтения» и «
Отечественные записки», боятся, посягают и, наконец, пишут статейки.
Эту почетную должность занимала здоровая, краснощекая вдова какого-то звенигородского чиновника, надменная своим «благородством» и асессорским чином покойника, сварливая и неугомонная женщина, которая никогда не могла простить Наполеону преждевременную смерть ее звенигородской коровы, погибшей
в Отечественную войну 1812 года.
Славянофилы, с своей стороны, начали официально существовать с войны против Белинского; он их додразнил до мурмолок и зипунов. Стоит вспомнить, что Белинский прежде писал
в «
Отечественных записках», а Киреевский начал издавать свой превосходный журнал под заглавием «Европеец»; эти названия всего лучше доказывают, что вначале были только оттенки, а не мнения, не партии.
Статьи Белинского судорожно ожидались молодежью
в Москве и Петербурге с 25 числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты
в кофейные спрашивать, получены ли «
Отечественные записки»; тяжелый номер рвали из рук
в руки. «Есть Белинского статья?» — «Есть», — и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами… и трех-четырех верований, уважений как не бывало.
В конце 1843 года я печатал мои статьи о «Дилетантизме
в науке»; успех их был для Грановского источником детской радости. Он ездил с «
Отечественными записками» из дому
в дом, сам читал вслух, комментировал и серьезно сердился, если они кому не нравились. Вслед за тем пришлось и мне видеть успех Грановского, да и не такой. Я говорю о его первом публичном курсе средневековой истории Франции и Англии.
С нашей стороны было невозможно заарканить Белинского; он слал нам грозные грамоты из Петербурга, отлучал нас, предавал анафеме и писал еще злее
в «
Отечественных записках». Наконец он торжественно указал пальцем против «проказы» славянофильства и с упреком повторил: «Вот вам они!», мы все понурили голову, Белинский был прав!
В глухую ночь, когда «Москвитянин» тонул и «Маяк» не светил ему больше из Петербурга, Белинский, вскормивши своей кровью «
Отечественные записки», поставил на ноги их побочного сына и дал им обоим такой толчок, что они могли несколько лет продолжать свой путь с одними корректорами и батырщиками, литературными мытарями и книжными грешниками.
Неточные совпадения
Следует ли обвинять его за этот недостаток? или, напротив того, следует видеть
в этом обстоятельстве тайную наклонность к конституционализму? — разрешение этого вопроса предоставляется современным исследователям
отечественной старины, которых издатель и отсылает к подлинному документу.
— Вообще о генералах, ваше превосходительство,
в общности… то есть, говоря собственно, об
отечественных генералах, — сказал Чичиков, а сам подумал: «Чтой-то я за вздор такой несу!»
В простенке, над небольшим комодом, висели довольно плохие фотографические портреты Николая Петровича
в разных положениях, сделанные заезжим художником; тут же висела фотография самой Фенечки, совершенно не удавшаяся: какое-то безглазое лицо напряженно улыбалось
в темной рамочке, — больше ничего нельзя было разобрать; а над Фенечкой — Ермолов, [Ермолов Алексей Петрович (1772–1861) — генерал, соратник А.
В. Суворова и М. И. Кутузова, герой
Отечественной войны 1812 года.
— Увезли? — спросил он, всматриваясь
в лицо Самгина. — А я вот читаю
отечественную прессу. Буйный бред и либерально-интеллигентские попытки заговорить зубы зверю. Существенное — столыпинские хутора и поспешность промышленников как можно скорее продать всё, что хочет купить иностранный капитал. А он — не дремлет и прет даже
в текстиль, крепкое московское дело.
В общем — балаган. А вы — постарели, Самгин.
Сверх того, барышни были большие любительницы стихов, и не было дома (с барышнями),
в котором не существовало бы объемистого рукописного сборника или альбома, наполненных произведениями
отечественной поэзии, начиная от оды «Бог» и кончая нелепым стихотворением: «На последнем я листочке».